Подводя итоги, можно предположить, что тот самый злокозненный дух, коварного обмана которого Декарт страшился на протяжении всей творческой жизни и который был своего рода темной стороной абсолютной власти сознания над живой жизнью, овладел тогда мыслью философа и обратил его поведение экзистенциальным безумием, сопоставимым с тем состоянием
Вместо заключения. Портреты философа
Наше исследование миров Декарта, заведомо неполное, было реализовано благодаря методологической редукции внушительного блока сочинений и писем, относящихся к тем ветвям древа знания, которые являются относительно самостоятельными в отношении проблем литературы, медицины, морали, политики, поэтики, риторики, словесности, теологии, форм существования философии, – астрономия, геометрия, естествознание, математика, физика. Тем не менее есть одна сфера, где гуманитарные, условно говоря, науки сходятся с науками, условно говоря, точными или «твердыми», если взять одну из классификаций научного знания, принятых в современной Франции, подразумевающей, соответственно, что гуманитарные науки являются «мягкими». Не решаясь вступать на зыбкую почву оценивания, в какую именно науку вклад Декарта совершенно избежал исторической девальвации, хотелось бы, в заключение этой работы, обратиться к сфере, где почти все упомянутые науки если не сходятся, то соприкасаются: речь идет о видении и видимости, зрении и зримости, иными словами, визуальном восприятии визуальной же реальности. Мы уже касались этой сферы, рассматривая в одной из первых глав нашей работы отношение Декарта к зрению, каковое, можно вспомнить, тоже ставится под сомнение:
Это душа видит, а отнюдь не глаз, и видит она непосредственно не иначе, как через мозг, вот почему всякого рода буйные, а также спящие часто видят или думают, что видят, различные предметы, которых нет у них перед глазами314
.Можно вспомнить также, что Декарт был одержим идеей, что все и вся кругом его обманывают:
Декарт всегда боялся, что его обманывают. Часто о чувствах он говорит, будто это не немощные или недостоверные способности, а какие-то внешние по отношению к нему персонажи, которым он обязан не доверять315
.Наверное, можно думать, что недоверие Декарта было не столько искусственным или деланым, сколько восходило к определенному природному изъяну, который можно квалифицировать как легкую форму косоглазия; впрочем, возможно, это было так называемое мнимое или кажущееся косоглазие (псевдострабизм). Странно, но почти все биографы обходят молчанием эту особенность физического строя философа, как если бы признание легкого изъяна могло бросить тень на светлый образ национального гения.
Тем не менее в биографии, принадлежащей перу Ж. Родис-Левис, встречается фраза, которая может быть истолкована в пользу нашего предположения. Размышляя о неизменно странном выражении лица, запечатленном почти на всех известных портретах философа, она осторожно замечает: «…взгляд, часто косой, тем не менее не бегающий: он фиксирует, вопрошает, призывает не останавливаться на физиономии как простом телесном выражении»316
. Наверное, не приходится удивляться тому, что столь изощренная картезианка, как Роди-Левис, следует в своем восприятии визуального главному прозрению мэтра: «Это душа видит, а отнюдь не глаз, и видит она непосредственно не иначе, как через мозг…» Тем не менее это мозговое восприятие визуального не может рассматриваться как последнее слово в технике отношения к видимому или зримому: Роди-Левис, как и Декарт, не видит, а читает, более того, читает между строк.Вот почему, отталкиваясь от фразы Роди-Левис, хотелось бы представить здесь, в виде заключения к этому исследованию, несколько замечаний о портретах Декарта, ориентированных на перспективу феноменологии образа, взяв в скобки специфически филологический вопрос