История поставила интересный эксперимент: в России с 1793 года жили 16 японских моряков, потерпевших крушение на паруснике «Вакамия-мару». Император Александр I сделал дружественный жест – вернул в Японию ее людей. Согласились вернуться не все, но четверых согласных передали японским властям 27 марта 1805 года. Японские чиновники подробно допрашивали вернувшихся, по их рассказам художник сделал рисунки – в том числе Медного всадника. Совершенно очевидно, что часть «текста» японцы не заметили, часть восприняли самым фантастическим образом, а часть этого текста додумали по-своему – ведь они понимали памятник в соответствии со своими собственными культурными кодами.
Так, для японцев постамент памятника показался сложенным из небольших камней, а не гигантским монолитом. По-видимому, японцы «просмотрели» многие символы, очевидные для европейцев, – например, идею борьбы разума и воли с неорганизованной дикой природой. Вообще, чем меньше мы понимаем смысл текста, тем активнее начинаем его додумывать. Попросту говоря, на послания предков потомки, а на послания других народов иноземцы наслаивают свои собственные представления…
Время идет, и потомки забывают часть символов (как забылся смысл медвежьей шкуры). Даже если у них сохраняется полная уверенность, что они знают «все» – это заведомо не так.
Но зато памятник, здание или урочище, понимаемые все менее верно, обрастают шлейфом сведений неточных, вымышленных, но зачем-то нужных для потомков. Изменяется культура, и памятник наполняется новым содержанием. Получается поразительная вещь: потомки «знают» о памятнике больше его создателей – за счет того, о чем автор и не догадывался, но что приросло к «тексту» за все предыдущие случаи его «прочтения».
Мог ли Фальконе предполагать, что его памятник Петру I станет источником жутких историй в городском фольклоре, а потом вдохновит Пушкина на его знаменитую поэму? Маловероятно…
Первоначально Монферран предлагал установить в память побед Александра I гранитный обелиск высотой 25,6 метра на гранитном цоколе, украшенный барельефами, изображающими собой события войны 1812 года.
Но Николай I однозначно заявил, что памятником покойному брату и его победам в войне 1812 года должна быть именно колонна. Реализуйся первоначальный замысел Монферрана, Дворцовая площадь, приобрела бы совсем другой облик. С одной стороны, это был бы памятник более оригинальный. С другой, постановка именно колонны вписала Дворцовую в контекст европейской культуры.
Николай I указал, что «его» колонна должна быть выше и колонны Траяна в Риме, и Вандомской колонны, которую установил в Париже Наполеон в 1807 году. Монферран создал не только более высокий, но еще и монолитный монумент. Гранитный монолит для стебля колонны выломали в скале, которую нашел сам скульптор в Финляндии. В 1830–1832 годах в Пютерлакской каменоломне, между Выборгом и Фридрихсхавном, выломали гигантскую призму, а после отделения заготовки из этой же скалы вырубили громадные камни для фундамента памятника, до 400 тонн каждый42
.На Дворцовой площади, доведя котлован до 5,2 метров глубины – до песчаного материка, уложили фундамент из громадных блоков. Затем с помощью специальных лесов усилиями 2 тысяч солдат и 400 рабочих 30 августа 1832 года всего за 1 час 45 минут колонну привели в вертикальное положение и поставили на фундамент. Число зрителей составило несколько тысяч человек, которые заняли всю площадь, окна и крышу здания Главного штаба.
Когда колонна плавно опустилась и стала на рассчитанное место, площадь взорвалась криками «ура!». Император же громко закричал:
– Монферран, вы себя обессмертили!
И опять Россия продемонстрировала высочайший уровень технологий.
Глава 2. Удивительные приключения ландшафтных парков
Стало общим местом утверждать, что дворцово-парковые комплексы России сложились под прямым и сильным влиянием Франции. С одной стороны, это совершенно справедливо.