Гений места, рождающий гениев

Преподавание велось на очень высоком уровне. Тогдашний уровень развития всех наук предполагал намного меньшее число обобщений, чем в наши дни, и усвоение намного большего числа фактов, чем закономерностей. Учиться было труднее, потому что многое приходилось запоминать. Сейчас школьнику скажут: «Сложно устроенные крупные животные замыкают все пищевые цепочки, они господствуют в биосфере». В 1900 году эту же мысль выразили бы двумя страницами сложного текста с приведением множества примеров. А понятие биосферы В. И. Вернадский сформулировал в 1924 году; в преподавании наук термин используется с конца 1930-х.

Гимназия представляла собой особый мир со своими правилами, образом жизни и законами. Мальчик попадал в гимназию, в этот особый мир, где семьи как бы не существовало. Личные интересы, особенности, взгляды ученика не имели значения. От него требовалось освоить то, что ему дают. Освоить – и все тут. Никакая «педагогика сотрудничества» и «учет личностных особенностей» не существовали.

Тем не менее гимназия вводила в мир тогдашней науки. Ведь в самой науке формальные знания были в эту эпоху важнее, чем потом. Их надо было усваивать, запоминая и запоминая.

Гимназия готовила и к жизни – во «взрослом» мире ведь тоже никто особо не интересовался, насколько хочет и в какой степени может студент, работник, ученый соответствовать предъявляемым требованиям. Может – милости просим. Не может – ну и пошел вон, ты уже никому не интересен.

Гимназия готовила к системе общественных отношений, в которой должное было важнее личных желаний. В которой требования были жесткими, а способности – условием, которое не обсуждается. Одно из требований, если хочешь получить образование.

Жестко? Жестоко? Но именно такая система создала российскую науку с ее «гигантами естествознания», с колоссальными достижениями, поучительно-эффективную. Но нет ничего удивительного, что отсев был колоссальный.

Вообще, во всех сферах жизни есть сочетание двух стратегий. Условно их можно обозначить как «либеральную» и «социалистическую». В экономике так и говорят про «социализм» и «капитализм». «Социализм» – это когда много социальных гарантий, достигаемых за счет высоких налогов на прибыль. Фактически при «социализме государство и общество душат частную инициативу, не дают «слишком далеко» отбиться от стада. Но «зато» каждый, даже самый убогий, получает кусок общественного пирога.

При «капитализме» никто особо ни о ком не заботится. Убогонькие погибают или влачат самое жалкое существование, их судьбы никого не волнуют. Экономика развивается взрывообразно. Складываются громадные состояния, возникают целые отрасли промышленности, все кипит.

Но при «капитализме» на одного Генри Форда приходится несколько сотен мелких предпринимателей, чьи состояния никогда и не приблизятся к заветному миллиону долларов. И несколько десятков тысяч тех, кто вообще не сможет создать своего предприятия или быстро прогорят. Хорошо тем, кто сумеет присоединиться к успеху Генри Форда, стать у него инженерами или специалистами по продажам. Большинство прогоревших пойдут к конвейеру. Часть из них будет всю жизнь злобно завидовать Форду, сбиваться в марксистские и анархические кружки, мечтать о социализме…

Но ведь в науке все точно так же. Не тянешь? Иди в чиновники, начиная с 14-го класса. Окончивший гимназию имеет право претендовать на 12-й, а самые лучшие, окончившие с золотой медалью, даже на 10-й класс. Но и это ведь – самое подножие чиновничьей пирамиды.

Пошел в науку? На одного Докучаева – десятки таких, как мой прадед. И тысячи мелких клерков науки, которые вообще ничего не достигли. Тут опять же естественное следствие – керосиновая лампа, марксистский кружок… предвкушение злобной мести выхваляющимся «буржуям».

…Подготовительный класс готовил к урокам в гимназии без особого снисхождения. В первый же день Павел Николаевич, тогда еще просто Паша Спесивцев, пошел к директору. И заявил:

– Мне у вас учиться трудно, я больше не приду.

– Учиться и правда трудно, – согласился директор. – Не все проявляют нужные способности и усидчивость. Но подумайте сами, господин Спесивцев, – ведь если вы не окончите гимназии, вы не будете знать ни географии, ни истории, ни русской словесности, ни естествознания. Вы не будете говорить ни по-латыни, ни на французском, ни на немецком. Вы же просто не сможете стать взрослым человеком! О чем вы будете говорить с другими людьми?

Прадед кивнул… Задумался. И на следующий день пришел в гимназию. Насколько ему было трудно учиться, не знаю. Историю его первого дня моя бабушка пересказывала с большим юмором, как интересное происшествие, не более.

Вообще, в ту эпоху считалось, что «трудно» – это обычное состояние, и тех, кому оказывалось жить «слишком трудно», не жалели. Шлак стекал на дно, столь красочно описанное Горьким. Или сидел в писарчуках, почитывая Маркса, Ницше и Прудона, жаждал революции и переустройства.

Павел Николаевич окончил гимназию, а в 1891 году – и Лесной институт в Санкт-Петербурге.