Гении разведки

Коротков оставался единственным не расстрелянным и не репрессированным разведчиком, кто знал «Брайтенбаха» — Вилли, если полностью Вильяма, Лемана в лицо. И, соблюдая максимум предосторожности, вышел на связь с агентом. Леман был кадровым сотрудником гестапо, гауптштурмфюрером СС. Никто его не вербовал. Он был, по терминологии спецслужб, инициативником, то есть сам предложил свои услуги советской разведке добровольно еще в 1929 году. Одно время в его обязанности входило наблюдение за иностранными дипломатами, в том числе сотрудниками нашего постпредства, торгового представительства, других учреждений. Именно благодаря «Брайтенбаху» удалось избежать арестов и вывезти из Германии нескольких советских разведчиков, попавших в поле зрения гестапо.

Коротков был приятно удивлен. Запросы «Брайтенбаха» отличались скромной разумностью. Скорее Леман работал на идейной основе. Лишь однажды, еще в 1930-х, когда Вилли здорово заболел, по приказу руководителя ИНО Артура Артузова ему передали солидную сумму денег на лечение. А потом, чтобы не вызывать подозрений, деньги эти остроумно легализовали: «подстроили» Леману выигрыш в тотализаторе на берлинском ипподроме… «Брайтенбах», передавший, между прочим, в Москву информацию о первых испытаниях боевых ракет дальнего действия молодого инженера Вернера фон Брауна, был единственным нашим агентом в гестапо.

Выход на Лемана был совершен вопреки всем канонам разведки. Сначала Степанов — Коротков разыскал его жилище. На счастье, тот оставался все в той же скромной квартире. Потом, дежуря у его дома по утрам, незаметно доводил агента до работы. Установил, что «Брайтенбах» все так же трудится в гестапо. И только после этого условным, заранее оговоренным телефонным звонком вызвал на встречу. Маленькая пивная на окраине города, где легко затеряться двоим скромно одетым людям. «Брайтенбах» захватил с собой ценнейший документ: копию доклада начальника Главного управления имперской безопасности Гейдериха «Советская подрывная деятельность против Германии».

Да, Леман был готов к продолжению сотрудничества, и Степанов передал его на связь сотруднику резидентуры Журавлеву.

Командировка «на месяц» затянулась. В Берлине Коротков провел полгода. Антифашисты из «Красной капеллы» и «Брайтенбах» постоянно предупреждали о подготовке Гитлера к войне с СССР, и Александр Михайлович, к тому времени назначенный заместителем резидента, передавал информацию в Центр. Строго говоря, их данные лишь подтверждали его тревожные опасения. Но с начала 1941 года сообщения о том, что громыхнет совсем скоро, вот-вот стали нарастать снежным комом. В мартовском донесении Короткова, адресованном лично наркому Берии, были и такие строки: «Решен вопрос о военном выступлении против СССР…» Сам разведчик был настолько убежден в достоверности информации, стекавшейся к нему сразу из нескольких источников, что предложил принять немедленные меры для отработки связи со своей немецкой агентурой во время наступающей войны. А Леман предупредил его, что сотрудники гестапо фактически переведены на казарменное положение. К тому же самому «Брайтенбаху» приказали переговорить с отставными ветеранами уголовной полиции: надо возвращаться на работу, на востоке предстоят большие дела, куда и отправятся сотрудники из Берлина. А старым кадрам придется занять их место. Но ненадолго, ибо в результате блицкрига, и Коротков возмутился этой нацистской наглости, СССР будет разгромлен уже к зиме.

И в отличие от того, что иногда пишется, будто все тревожные сообщения уходили в никуда, информация от агентов Короткова воспринималась в Москве серьезно. Леману всегда доверяли.

А теперь Центр оценил работу «Старшины» и «Корсиканца» и стал думать над тем, как обеспечить с ними связь во время неизбежной войны. По крайней мере для Харнака и его группы начали присылать с дипломатической почтой рации, шифры, коды, деньги… Но Коротков просто физически не смог передать антифашистам всю аппаратуру и немецкие марки, доставленные из Москвы во второй половине июня. А радист резидентуры не успел как следует обучить работе на рации немецких антифашистов.