Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

– Леонардо, ее ведь сначала выдали замуж за графа Джованни Сфорца, исключительно из политических соображений. Самому Джованни союз с юной красавицей принес сплошное разочарование. Ему можно было только посочувствовать. Его вскоре обвинили в мужской слабости и весь Рим насмехался над ним. Саму же Лукрецию называли одновременно дочерью, женой и невесткой Папы Римского.

Ведь он, Папа Римский, превратил Святой Престол в сплошной вертеп. Говорили, что он «мечется как неприкаяный между Господом и оргазмом». Одной из любимых потех его святейшества стала случка лошадей. Видели бы вы его в тот момент, Леонардо, когда ворота конюшни распахивались, бичи хлопали по земле, слышалось веселое ржание и целый табун рассыпался по двору. Жеребцы преследовали и покрывали кобыл. Окруженный кардиналами и вельможами церкви, долго любовался Папа этим зрелищем. Я был там и видел это своими собственными глазами. Видел, что мало-помалу лицо понтифика становилось мрачным. Он, казалось, вспоминал, что когда-то любовался той же самой потехой вместе с Лукрецией. Образ дочери встал перед ним как живой: белокурая, голубоглазая, с немного припухлыми чувственными губами – вся в отца, свежая и нежная, как жемчужина, бесконечно покорная в ласках, тихая, во зле не знающая зла, в последнем ужасе греха бесстрастная. Зачем он отдал ее, любимую, зачем согласился на брак? Не случись этого, пришла бы сейчас в покои Ватикана на пир…

На том пиру присутствовало 60 прекраснейших римских «благородных блудниц». После ужина со столов сняли огромные серебряные подсвечники и поставили их на пол. Чезаре, Папа и гости кидали жаренные каштаны блудницам, и они подбирали их, ползая на четвереньках, совершенно голые, между огромным множеством пылающих свечей: дрались, смеялись, визжали, падали; скоро на полу, у ног святейшества зашевелилась клубком змей груда смуглых, белых и розовых тел в ярком, падавшем снизу, блеске догоравших свечей. Семидесятилетний Папа забавлялся, как ребенок, хлопал в ладоши и называл блудниц своими «птичками».

– Мне кажется, Никколо, – прервал его Леонардо, – что люди с низкими душами, с презренными страстями не достойны такого прекрасного и сложного строения тела, как люди великого разума и созерцания: довольно было бы с них и мешка с двумя отверстиями, одним – чтобы принимать, другим – чтобы выбрасывать пищу, ибо воистину они не более, как проход для пищи, как наполнители выгребных ям. Только лицом и голосом похожи на людей, а во всем остальном хуже скотов.

– Слышу глас великого живописца и ученого-анатома, маэстро Леонардо! И с вами сложно не согласиться! А Папе вскоре после пира стало худо. Врачи считали, что это либо разлитие желчи, либо кровяной удар, но по Риму пошли упорные слухи об отравлении. С каждым часом он ослабевал. Тогда врачи решили прибегнуть к традиционному лекарству из толченых драгоценных камней, но от него больному сделалось еще хуже. Тогда Чезаре, всеми силами пытаясь спасти отца, пригласил другого доктора – из еврейской общины. Будучи специалистом с большим опытом, старый доктор, тем не менее, на всякий случай сначала проверил по своим книгам, что говорят звезды, и, получив от них согласие, начал врачевательство. Он подверг Папу необычному способу лечения: напихал ему в глотку угля, затем распороли брюхо мулу и погрузили больного, потрясаемого ознобом, в окровавленные горячие внутренности, потом, вытащив его оттуда, окунули в ледяную воду.

– Что вы делаете, кардинал? – возмущались члены консистории, – Вы предаете заботу о здоровье нашего дражайшего Папы в руки старому еврею и суеверию?

– А что будете делать вы, если он умрет? – спрашивал их Чезаре. – Я же буду делать все, чтобы этого не произошло! И если кто-то сможет вылечить его, неважно кто это будет – еврей или мавр – я дам на это согласие!

Неимоверным усилием воли к жизни, понтифик победил болезнь, объявив, что:

– Сам Бог захотел, чтобы Мы – Папа жили!

– Как я вижу, Никколо, в Папе воплотились все грехи плоти и духа…

– Я бы сказал, он гораздо более жесток и более удачлив, чем любой Папа до него… Но он, Папа, еще и король Папской области, и политик. Как король он может делать все, что молчаливо позволяют ему делать его многотысячные подданные. Он определяет мораль и меняет правила. Политик есть политик. Не пытайтесь же призвать его к нравственности, не будьте вы слишком наивны!

– Никколо, я слышал, вам принадлежит выражение «цель оправдывает любые средства для ее достижения»? Не кажется ли оно вам слишком жестоким? Действительно ли вы считаете, что иногда нужно запачкаться, чтобы достичь великого?

– Признаюсь, маэстро Леонардо, слова не мои, хотя их мне охотно приписывают все кому не лень. Я сказал что-то похожее, но истина где-то рядом. Согласитесь, ведь для того, чтобы продать ведро воды, нужно устроить пожар, не так ли?

– Безумие правит миром, дорогой мой Никколо!