Младший брат папы – Джулиано Медичи – радостно принял Леонардо в Риме, поселив его в Бельведере, отведенном братом под его резиденцию. Леонардо получил светлую мастерскую, комнаты для себя и для всех своих учеников и полное содержание. В Бельведере – части Ватиканского дворца – уже тогда стояли лучшие жемчужины папской коллекции античной культуры: Лаокоон, Аполлон Бельведерский, покинутая Ариадна, торс Геркулеса…
Живя в этом великолепии, Леонардо показывал ученикам величайшие сокровища искусства и учил их пропорциям человеческого тела на Аполлоне и Геркулесе.
– Те великие умы, кто создавал эти бессмертные работы – вот кто мог бы научить вас! – говорил им Леонардо, – Увы, все они умерли много веков назад. Но я сейчас попробую их вам заменить…
– А статуи то все голые… – зачем-то произнес Салаи, пожиравший глазами обнаженных Аполлона и Геркулеса.
– Салаи, все они демонстрируют безграничную мощь создательницы нашей – матушки Природы.
– А вот в Библии написано иначе, маэстро Леонардо, – упрямо твердил Салаи. – Там сказано, что все мы созданы по образу и подобию Господа…
– А разве красотой тела мы не показываем красоту Бога? – ответил ему Леонардо. – Позови–ка лучше Франческо, Салаи. Пойдем подышать чистым воздухом.
Они по мраморным ступенькам террасы спустились в ватиканские сады и там гуляли и беседовали, сколько было угодно душе, следя взором за мелькающими вдали стройными силуэтами оленей. Леонардо, наконец-то, мог вновь вздохнуть свободно – все это чем-то напоминало ему спокойные миланские дни при Лодовико Сфорца. Он был счастлив и, в знак благодарности, писал для Джулиано картины. Именно здесь он и создает свои знаменитые «Леду» и «Иоанна Крестителя», для которого ему позировал Салаи, избалованный им любимчик, с годами превратившийся в красивого мужчину.
Леонардо изобразил Иоанна Крестителя с округлыми плечами и полной грудью, с красивым женственным лицом. Мягко мерцающие в темноте струящиеся локоны обрамляли это прекрасное лицо с загадочно зовущей улыбкой и неподвижным взглядом обведенных темными тенями глаз. В левой его руке он держал крест, а правая перстом указывала на крест. Заканчивая этот труд, Леонардо сказал себе: «Вот моя лебединая песнь». Великое спокойствие снизошло на него и растворилось в тихой грусти.
– Ну как тебе мой «Иоанн Креститель», Франческо? – полюбопытствовал он у Мельци, положив кисть на мольберт возле законченной картины.
– Маэстро Леонардо, -сказал ему Мельци, – здесь великолепная игра светотени и такая чудесная гармония вашего знаменитого «сфумато», но… позволю себе также высказать мнение, что выражение лица Иоанна не столь христианское. И сам он не выглядит аскетом… в его улыбке есть что-то такое дьявольское… как иногда бывает у Салаи…
– Да, Франческо, ты наблюдателен и, отчасти, прав. Добавь, что к тому же он молод, что никак не вяжется с представлениями о знаменитом Святом, суровом аскете с длинной бородой, одетом в верблюжью шерсть, который произносит проповедь на берегу Иордана и провозглашает пришествие Мессии, не так ли? – Леонардо лукаво сощурил один глаз.
– Согласен, маэстро! – Франческо кивнул головой, не отводя пристального взгляда от «Иоанна», что смотрел на него своей зазывающей, двусмысленной улыбкой. И только крест, растворенный в пространстве, говорил, что перед ним, не исключено, Иоанн Креститель.
– Ну скажи, Франческо, кого сейчас интересуют измученные, бородатые старики на картинах? Разве они радуют глаз? Мой Иоанн молод и красив. Одно загляденье! Сущий АНГЕЛ ВО ПЛОТИ!
В течение недели Салаи не мог отвести глаз от картины, все ходил вокруг портрета словно кот у горшочка сметаны.
– Ты любуешься собой, Салаи? – спросил его Леонардо.
– Любуюсь по праву! Что-что, а Господь наградил меня красотой! – хвастливо произнес влюбленный в свою внешность нарцисс. -Скажите-ка, маэстро Леонардо, – он вопросительно уставился на учителя, – вы вот написали мой портрет, а назвали его «Иоанн Креститель». А почему бы не назвать его моим именем, например, «Портрет Джана Джакомо Капротти да Орено»? Красиво звучит и было бы намного справедливее. Сидел же я перед вами, а не Иоанн Креститель. Позировал и мучался, застыв в одной позе, с поднятой вверх рукой! Хорошо еще, вы меня крест не заставили держать, дорисовав его позже…
– Салаи, Джана Джакомо Капротти да Орено мало кто знает. А Иоанна Крестителя знают все, – сказал ему Леонардо, улыбнувшись.
– А известно ли вам, кто виноват в том, что меня не знают? –сердито спросил Салаи.
– Кто же, Салаи?
– Вы! Лишь ваша в этом вина! – он был настроен воинственно.
Леонардо поднял глаза. В них отразились боль и беспомощность.
– Вы меня всегда затмевали! –продолжал свои обвинения Салаи. -А я хочу жить своей собственной жизнью, а не на обочине жизни великого Леонардо да Вични! Я мечтал быть на вашем месте! Вас все почитают! А из меня ничего путного не вышло! Сейчас я хочу одного – жить только для себя!
– Каждый должен жить своей жизнью, Салаи. – грустно молвил Леонардо. – Но лишь глупец живет для себя, а мудрый – ради цели…