Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

– У живописца может быть единственная цель, – самоуверенно сказал Салаи, перебив Леонардо, -разбогатеть и стать известным. А не тратить свое драгоценное время на какие-то ненужные науки.

– Эх, дорогой мой Салаи, – грустно сказал Леонардо, – каким хорошим живописцем ты мог бы быть, если бы однажды действительно захотел им стать.

– Вы направо и налево делились своими секретами с каждой канальей, с каждым проходимцем, но не со мной! –обвинял его Салаи.

– Не огорчай меня, Салаи, прошу тебя, – взмолился Леонардо. –Ты несправедлив. Ведь я всю жизнь учил тебя.

Но Салаи был не на шутку обижен. Он ушел на прогулку, демонстративно надув губы. А на другой день, отойдя от злости, вновь не отходил от «Иоанна Крестителя» и даже задал вопрос учителю:

– Маэстро Леонардо, в чем смысл писать такие картины? -он кивнул головой в сторону «Иоанна».

– А ты как думаешь? – Леонардо застыл в выжидательной позе.

– Ну раз это, по вашему, Святой Иоанн Креститель, то тогда, наверно, чтобы славить Бога.

– Чтобы будить чувства прекрасного… – поправил его Леонардо. –Но, коли тебе угодно, пусть будет во славу Божию…

– Во славу Божию или вашу славу, маэстро Леонардо? – снова, с какой-то плохо скрываемой обидой, произнес Салаи. Леонардо молчал, а тот небрежно поправил свои густые кудри и стал куда-то собираться, что-то загадочно насвистывая себе под нос. Ночной Рим уже зажигал в фонарях свечи.

– Ты опять уходишь? – огорченно спросил его Леонардо.

– Черт! –досадно произнес Салаи. – Как же мне надоели ваши нравоучения, Когда же вы поймете, что я уже взрослый мужчина – мне почти 35! Вы думаете, я буду сидеть в мастерской, если могу веселиться в городе?

– Но уже поздно. В Риме не безопасно по ночам, – забеспокоился Леонардо. Салаи же, пропустив услышанное мимо ушей, засунул руки в карманы и вышел наружу.

– Салаи! – позвал его Леонардо.

Но тот, продолжая насвистывать какую-то странную мелодию, не обернулся на его зов.

Здесь, в Риме, он стал часто отлучаться из дворца, причем эти прогулки могли затягиваться до самого рассвета. А приходя под утро возбужденным, с какими-то незамеченными доселе искрами в одурманенных и потемневших глазах, он валился навзничь в кровать, не снимая обуви и помятой, местами испачканной, одежды, и погружался в мертвецкий сон до самого вечера. А комната его мгновенно наполнялась смесью запахов дешевого вина и табака. Кто-то из «доброжелателей» поведал Леонардо, что Салаи проводит время за азартными играми в таверне «Спящая лисица», пользовавшейся дурной репутацией, где, в окружении самых отъявленных негодяев, он расточительно и беззаботно растрачивает деньги. Эта реальность приводила Леонардо в крайнее уныние. Его преследовала страшная мысль, что он теряет своего «дьяволенка». Он гнал ее подальше от себя, но она заточенным бумерангом все время возвращалась к нему, не давая покоя и напрочь лишая сна.

Тем вечером, ожидая возвращения Салаи, он создал аллегорический набросок, изображающий неизбежность боли, следующей за наслаждением. Наслаждение и Боль изображены в виде мужской фигуры с двумя головами и двумя парами рук. Ниже он сделал надпись, гласившую: «Это – Наслаждение вместе с Болью, и изображаются они близнецами, так как никогда одно не отделимо от другого, словно они срослись вместе». Боль изображена в виде старика с бородой, с выступающим подбородком и обвисшими из-за отсутствия зубов губами. Наслаждение – в виде юноши с длинными волосами. Старик отворачивается от молодого, красивого юноши с вьющимися волосами. Две надписи под фигурой говорили о том, что одной ногой этот гибрид стоит на золоте, а другой – в грязи.

– Если ты получил удовольствие, – размышлял Леонардо над эскизом, – знай, что за ним стоит тот, кто принесет тебе несчастье или раскаяние. – Он изобразил несчастье в виде таинственных маленьких острых предметов, которые сыплются из правой руки старика и могут поражать противника в ступню. Другая же рука Боли машет ветвью, которая, символизирует бичевание раскаяния. А Наслаждение одной рукой сыплет монеты, поскольку наслаждение дорого, а в другой руке держит стебель тростника.

– Тростинка, – рассуждал Леонардо, – пуста и бессильна, а уколы, сделанные ею, болезненны и ядовиты.

Салаи все еще не было, хотя уже хрипло прокричали первые петухи. Леонардо даже не пытался уснуть. Он смотрел в бездонное небо, на причудливые облака. Ночь и молчание слились сейчас в едином задумчивом объятии. Его блуждающий взгляд остановился на картине, стоявшей в углу. Он обычно прикрывал ее занавесью, но не мог прожить и дня без свидания с той, кто на ней изображена. Он приблизился к картине и снял покров. На него пристально смотрела Мона Лиза, а абсолютно живое лицо ее, ироничная улыбка и глаза – они смотрели на своего творца пренебрежительно.

– Ты шедевр! – сказал он, смотря ей в глаза, -но знай, что те, кто будут находиться с тобой в тесном контакте, приведут в расстройство свою психику.