Генрика

– Вы что? – хрипел он, – Вы что, земляки дорогие. Браты и сестры! Вы что?

Он взлетел, потеряв опору. В страшной боли, и мутной волне, накатил и погас окурок, брошенный незаплюнутым под эшафот, когда отдавал концы партизан Семеныч…

***

Гнатышин, как надо, подал сообщение в НКВД, что задержан – в депо, взаперти, содержится полицай Савинский. «Свинский, – подумав, добавил он, – так всю войну его звали…» Он всё написал: и про Воронцову – подстилку немецкую, и, конечно же – про двуликого Алексея Тулина, с потрохами продавшего Родину – кобеля этой С… извините, Аленки Тулиной. О последнем он указал год и день рождения, часть, в которой он служил перед войной, ну и всё остальное. Он же, Гнатышин, насквозь знал и его, и её, как и «Свинского».

«Серьёзный сигнал!» – оценил Гнатышин, и отправил его по адресу. Отреагировать должным образом, приехал высокий чин – подполковник из НКВД.

– Где Савинский? – спросил он первого встречного на улицах освобожденной Ржавлинки – Такой Вам известен?

– А… – получилась заминка. – М-мм, Он ведь, знаете, местный, наш человек. Весовщик, до войны. А бес попутал, поверил немцам, пошел к ним служить. Короче, он тут натворил… Его, скажем так, совесть заела, и он… – говоривший хотел закурить.

Подполковник угостил «Беломором».

– Ну а мы, стало быть, не углядели. А он – в петлю! Ту самую, где партизана повесили. В общем, что делать, не углядели. Совесть заела Свинского…

Подполковник сказал: «Чёрт возьми!» и отдал «Беломор» – всю пачку, перовому встречному.

***

Подполковник НКВД обошел потерпевших. Он слушал, записывал: разбираясь в том, в чем не смогла разобраться жизнь. Выслушав, просил подписать написанное.

***

Гнатышин еще раз к нему, в стороне подходил. Намекал:

– Наврали. Савинский – не сам. Его в петлю загнали! Бабы! Они заставили…

– Женщины? Я допрашивал их. У Вас есть вопросы?

– Да что Вы, конечно! Те еще, люди у нас. Вы им не верьте! Их, знаете, слушать… У нас партизаны, буквально недавно совсем, воевали. Да я лично, думаю – предал их кто-то. И даже знаю, кто… Знаю: немцы его не в петлю, а в депо, на работу отдали. Вот, чтоб Вы знали, а то ведь героем сочтут. А Вы знайте. Вы же должны…

– Должен… – кивнул подполковник, – Так мы о ком?

– Тулин предатель. Я же писал!

– А Вы, – на ухо Гнатышина глянул, сдержался, и взял за обшлаг пиджака подполковник, – Вы это мне, или всем говорите?

– Ну… – Гнатышин смутился, – Вам-то, правда нужна…

– Нужна. Но Вы же её не знаете. Ее знали трое. Двое погибли, а третьего, видите сами – «замучила совесть». Мой Вам совет – молчите! Неправда и правда – первое слово длинней на две буквы – всего лишь. Не так ли? А разница – Вам объяснить?

– Да нет! – спохватился Гнатышин.

Подполковник опрашивал всех, и пришел к Елене Никитичне Тулиной. Гнатышин уже побывал, и Никитчна приготовилась к протокольному, несправедливому допросу органа власти.

– Позвольте? – спросил подполковник, и, обойдя комнату, вытащил мягкий, единственный в доме, стул.

– Присядьте, – попросил гость незваный, и отошел к окну. Он смотрел в небо. А небо клонилось так низко к земле, угрожая холодным дождем выбить окна и начисто вымыть землю.

Елена Никитична пала духом, подкосились от боли сердечной ноги, она опустилась на стул.

– Елена Никитична, – подошел подполковник, и протянул ей в ладони кусок металла.– Ваше, Елена Никитична. Всё что могу – Вам на память о сыне. Простите…

Кусочек металла скользнул в ладонь Никитичны.

– Что это, товарищ… – растерялась Никитична, не зная, как и называть начальника…

– Осколок из тела Алеши. Он сжимал его в левой руке, и просил пистолет, а я отобрал у него осколок, и дал пулемет. Из него можно бить врага, и нельзя застрелиться. В общем… – подполковник смутился, – герой он, Ваш сын Алеша! Спасибо Вам, от лица сыновей всей земли нашей русской!

***

Гнатышин выкатил из подворотни, семенил с подполковником рядом и собирался с мыслями. Подполковник его упредил.

– А Вы, я так вижу, за порядок радеете, верно, товарищ Гнатышин?

– А как же? Как гражданин советской власти!..

– Задание Вам, гражданин Советской власти…

– Сделаю, с превеликой душой и долгом!

– Алену Дмитриевну Воронцову достойно похороните.

– Так уже закопали…

– Я же сказал «Достойно!» Обелиск поставьте, звездочку. На двоих, один, одна звездочка – так судьба их сложилась. Я Вам понятен?

– Да-да, конечно!

– Исполнение проконтролирую! Тоже, надеюсь, понятно?

– Да как не понять-то, товарищ полковник!

– Спасибо. Вы лишку хватили, Гнатышин…

Уезжал подполковник. Солнце скатывалось за горизонт, зажигая прощальный огонь, и давая тьме волю. Но, оно видело всё, и знает: мы тянемся к свету, не вправе солнце покинуть неба…

– Скажи, а те, кто меня осудит, будут довольны тем, что мы не раскрыли убийство, не задержали убийцу?! Не наказано зло – они будут довольны?

– Им дела нет до того, что у нас в душе… – подумав, ответил Алеша.

Елена, и ее любовь