Генрих Гейне

Иммерман справедливо усмотрел в индивидуалистических стихах Гейне нечто типическое для своего времени, и указывал, что поэт должен «быть закован в сталь и железо и держать всегда наготове свой меч». Он почувствовал в стихах Гейне «ту горькую ярость против ничтожного, бесплодного безвременья и ту глубокую вражду к нему, которая кипела в целом поколении».

Еще глубже было суждение того, к сожалению пожелавшего сохранить свое инкогнито, критика, который написал о книге Гейне, в том же издании, что Иммерман. Он увидел в стихах поэта жуткий образ ангела, отрекшегося от своего божества, «благородную красоту, уничтожаемую холодной и издевательской улыбкой, властное величие, переходящее в высокомерие и классическую скорбь»… Никогда еще в германской литературе, по мнению анонимного критика, ни один поэт не обнаруживал всю свою субъективность, свою индивидуальность, свою внутреннюю жизнь с такой ошеломляющей бесцеремонностью. Тщетно, слава богу, вы можете искать в его стихах, элементы романтической школы, рыцарства и монашества, феодального быта и иерархии.

Прозорливый анонимный критик делает глубоко знаменательный вывод: «Чистая буржуазность, чистая человечность — это единственный элемент, который живет в стихах Гейне. Одним словом Гейне — поэт для третьего сословия».

Так этот критик понял, или вернее почувствовал, тот процесс, который происходил в творчестве Гейне. Его друзья из литературного кружка Варнгагена при появлении стихов тотчас же объявили Гейне королем романтики. Они не видели существенного отличия между лирикой Гейне и тех романтиков, по стопам которых он шел. Да, Гейне писал в романтическом стиле, он черпал свои сюжеты в пределах традиционной романтики. Но это было потому, что он не мог еще найти своей формы, своей манеры, которая могла бы служить противоядием «от тех змей, которые с такой опасностью для жизни подстерегали его в мусоре старых соборов и феодальных замков».

Еще до того, как он нашел это противоядие, он уже для наиболее чутких людей своего времени был поэтом «третьего сословия».

Проходят годы мучительной борьбы с романтической отравой, прежде чем Гейне начинает изживать ее и может поднять против нее меч, — увы! — нередко слишком слабый и легко получающий зазубрины.

5

В январе 1823 года Гейне пишет письмо Карлу Иммерману, одному из тех, кто приветствовал его первое поэтическое выступление. Он сообщает своему другу, что он передает издателю свою новую книгу, которая будет содержать «маленькие, забавно сентиментальные песни, образную южную романтическую драму и очень маленькую северо-мрачную трагедию».

Попутно Гейне говорит о том, что ходят толки меж глупцами, что Гейне пытается соперничать с Циммерманом. «Они не знают, что прекрасный, ярко переливающийся бриллиант нельзя сравнить с черным камнем, у которого просто исключительные грани и из которого молот времени выбивает злые, дикие искры. Но что нам до глупцов?!. Борьба укоренившейся несправедливости, властвующей глупости и зла: если вы хотите взять меня собратом по оружию в этой священной борьбе, я дружески протягиваю вам руки. Поэзия в конце концов прекрасная, но второстепенная вещь».

Гейне чувствует себя не уходящим от действительности романтиком, а бойцом за какие-то туманные идеалы, когда он пишет свои юношеские драматические произведения «Альманзор» и «Ратклифф».

«Альманзор» подан под пышным романтическим покровом, и действие драмы перенесено в Испанию пятнадцатого века, но здесь преодоление романтизма у Гейне значительно глубже, чем в лирических стихах того времени.

В «Альманзоре» нет места для романтической мистики; драма, очень слабая в художественном отношении, насквозь публицистична, она трактует злободневный вопрос отношений между евреями и христианами в Германии в эпоху реакции. Гейне совершенно правильно в письме к издателю этих драм, Дюммлеру, указывал, что тема «Альманзора» — религиозно полемическая и затрагивает вопросы дня.

Здесь Гейне пытался излить свою «великую еврейскую скорбь» и противопоставить «маврам» — немецким евреям своей эпохи — испанцев, то есть прусских юнкеров.

«Альманзор» вышел в свет как-раз в то время, когда Гейне особенно интересовался еврейским вопросом. В августе 1822 года его друг Мозес Мозер вовлекает Гейне в «общество еврейской культуры и науки».

Группа евреев, представителей буржуазной интеллигенции — Эдуард Ганс, Леопольд Цунц, Мозес Мозер и другие — ставила себе задачей вести широкую культурную работу среди евреев. Взамен замкнутых духовных, талмудических школ, общество, основанное берлинскими друзьями Гейне, открывало светские школы, приобщало своих учащихся к европейской науке и ее достижениям.

Гейне с большим пылом начал работать в обществе, он читал лекции по истории, и до нас дошли свидетельства его учеников о том, как он с большим подъемом рассказывал о победе германцев над римлянами в Тевтобургском лесу и другие эпизоды из освободительного движения в Германии.