Генрих VIII. Казнь

Что же в ближайшее время ожидает наш мир? Может быть, Карл одним могучим ударом сокрушит уже истощённого долгой войной Сулеймана Великолепного и, повернув победоносную армию, всей мощью обрушится на Франсуа? В таком случае расчётливый Генрих придёт ли нелюбимому Карлу на помощь, как приходил уже несколько раз? Может быть, Франсуа, одурачив кузена женитьбой на этой самой инфанте, договорится с германскими протестантами и ударит Карла в беззащитную спину, как тать? Поможет ли тогда Генрих непостоянному, лукавому Франсуа? Возможным теперь представлялось и то и другое. Стало быть, снова война. Стало быть, вновь будут задвинуты в долгий ящик все разумные планы благоустройства истощённой, уставшей страны. А если на этот раз обойдётся всё же без войн, в какую сторону строптивый характер увлечёт короля? Не сменит ли Генрих лихие забавы войны на столь же лихие забавы охоты, эспадрон на мушкет и женщин на боевого коня?

Философ верил во всемогущество человеческой воли и добрых желаний, но после переговоров в Камбре неожиданно начинало казаться, что в нашей переменчивой жизни возможно решительно всё, потому что повсюду струятся, сплетаясь и расплетаясь, тысячи невидимых, неведомых, не узнанных разумом сил, от соединения и разъединения, затухания и взрыва которых в нашем мире приключается одно непредвиденное. А ему так хотелось, чтобы внезапно обретённый мир был вечным, миром на все времена, и тогда-то... наконец...

Глава двадцать четвёртая ОДИНОЧЕСТВО

Кто-то негромко, вежливо кашлянул за спиной.

Генрих вздрогнул и обернулся.

Возле дверей истуканом торчал Томас Кромвель, держа трубку свитка в правой руке.

Король неприветливо бросил:

— Тебе что?

Кромвель склонился в низком поклоне и отчётливо, громко сказал, точно подозревал короля в глухоте:

— Я сделал наброски. По вашему повелению.

Его величество нахмурился:

— Какие наброски?

— Парламентского акта.

— О чём?

— О монастырях.

Генрих вспомнил, отошёл от окна и сел, недовольный, что так некстати помешали:

— Изложи. В двух словах.

Кромвель стал поспешно разматывать свиток:

— Лучше я прочитаю...

Генрих резко оборвал:

— Я же сказал: в двух словах!

Посетитель вытянулся и заспешил:

— Мои помощники, направленные для проверки монастырей, доносят, что многие монахи праздны, а работы, нужные им, исполняют наёмники. Другие пребывают в глубоком невежестве, часто пренебрегают богослужением и отправляют его кое-как или не отправляют никак. Многие предаются попойкам, кутежам и карточным играм, проводя таким образом целые ночи. О братской любви, которую они проповедуют, почти нигде не слыхать. Часто ссорятся, интригуют друг против друга, доходит до драк. Многие здания находятся в полном пренебрежении, сокровища расхищаются. В одном монастыре приор прижил от разных женщин шестерых детей и дал им хорошее воспитание. В женском монастыре приглашали для исповеди бродячих монахов, а они вместо исповеди...

— Довольно! Это не ново. Но кто же поверит твоим людям? Ты набираешь их из подонков.

— Где же взять честных людей на такие дела?

— Может быть, ты и прав: грязное дело делают грязные люди. Придётся эти гадости опустить.

— Милорд, представители нации охотно поверят всем этим мерзостям. Они и сами могут порассказать и о брюхатых монахинях, и о фальшивых монетах, изготовляющихся в тихих обителях. А мы для верности напомним им буллу папы Иннокентия Восьмого против монахов и о пастырском наставлении Мортона, который всё ещё пользуется большим уважением.

— А другого Мортона нет.

— Затем я предложу им на утверждение парламентский акт: в силу того, что в малых приориях и аббатствах образ жизни плотский, греховный и гнусный, малые приории и аббатства с доходом не более двухсот фунтов стерлингов в год упразднить, а их здания и владения передать королю, причём государю предоставляется право раздавать эти владения посредством особых патентов, кому он захочет и сочтёт нужным. Корона станет очень богатой, милорд.

— Это хорошо, а что станет с монахами? Их десятки тысяч, если не больше. Мне нужен мир, а не бунт.

— Я подумал об этом, милорд. Мы переселим их в большие приории и аббатства, где ещё кое-как соблюдают устав. Чего ради им бунтовать? А время пройдёт, они успокоятся, и мы возьмём в казну и большие монастыри.

— Может быть, может быть...

— Наверняка!

— Ты всё спешишь. Не наделай хлопот. Надо хорошо подумать об этом.

— О чём же думать, милорд? Я подумал уже!

Генрих пристально поглядел на него, точно прожёг, и бросил сквозь зубы:

— Ступай!

Кромвель продолжал стоять истуканом.

Лицо Генриха сделалось недовольным:

— Что ещё?

Томас негромко, но твёрдо сказал:

— Аббатство, милорд. Вы обещали дать мне аббатство, после того как я подготовлю парламентский акт. Я подготовил, в общих чертах. И я вам ручаюсь, что проведу его через обе палаты. Если вы мне дадите аббатство, они скорей согласятся: ведь каждый из них захочет получить кое-что.