Генрих VIII. Казнь

Было неприятно, что мерзавец так спешит урвать кусок, было ещё неприятней, что тот был прав, когда уверял, что акт утвердят, не из повиновения королю, а из жажды поделить монастырские земли как можно скорей, и Генрих брезгливо бросил, как кость:

— Выбери и возьми.

Проситель склонился чуть не до самой земли, рассыпался в благодарностях, клялся в самой преданной верности, которая ни преданной, ни верной быть не могла, потому что куплена была за аббатство.

Государь остался один.

Не любил он Кромвеля, всегда не любил, а порой презирал. Томас был человек кардинала Уолси и служил у него казначеем. Впервые заметил этого крепыша с круглой головой и мускулистыми ногами солдата лет десять или двенадцать назад. Тогда кардинал учредил при Оксфорде новый колледж для изучения древней словесности, по примеру папского Рима, и назвал его Колледжем Кардинала, не из любви ни к древней, ни к новой словесности, но из тщеславия. На содержание колледжа нужны были деньги. Уолси был очень богат, многие подозревали, что богаче самого короля. Кардинал был также до крайности жаден и скуп и собственных денег давать не хотел. Изворотливый ум казначея надоумил его просить разрешение у папы Климента упразднить несколько английских аббатств, аббатства продать с молотка. Папа Климент по своему слабоумию разрешение дал, не приняв во внимание, какой дурной пример подаёт, дурной вдвойне и втройне, поскольку и без того колебались умы и Лютер громил монастыри и монахов в страстных проповедях. Кардинал поручил заняться аббатствами Кромвелю. Бывший приказчик и ростовщик распорядился умело и без малейшего шума. Монахов переселили в большие монастыри, где были выше доходы и, стало быть, сытная жизнь, монастырские кельи и земли были проданы за хорошие деньги и вскоре превращены в замки лордов. Вырученные средства действительно поступили на содержание студентов и педагогов Колледжа Кардинала, но мало кто сомневался, что кое-что застряло в кошельках казначея и самого Уолси.

Король нуждался в дельных помощниках, а вокруг него теснились бесталанные и ленивые лорды, они выпрашивали у него привилегий и пенсий и проваливали пустейшее дело, если его кому-нибудь поручал. Немудрено, что заинтересовался Кромвелем. Казначей кардинала был представлен ему Джоном Расселом. Генрих просил передать ему все подробности сделки. Кромвель оказался человеком словоохотливым, даже нахальным. Государь внимательно выслушал казначея, задумался и отпустил движением головы. Такого знака было достаточно для любого придворного, чтобы немедленно удалиться тихо и скромно и в полном молчании. Казначей сделал вид, что не понял, и остался. Больше того, стал давать советы своему королю, которых тот у него не просил. Его первым движением было выгнать наглеца чуть не взашей и больше никогда к себе не пускать, но он и рта раскрыть не успел: советы поразили его своим здравым смыслом и прямотой, он не мог не слушать его, к тому же мерзавец стоял с таким видом полной покорности, таким истуканом, что гнев тотчас прошёл. Казначей задавал вопрос за вопросом. Знает ли его величество, какие громадные деньги каждый год утекают в наглый, распущенный Рим, обогащая Римского Папу и разоряя Англию? Почему бы государю не пресечь этот несправедливый обычай и не оставлять эти громадные деньги в казне? Почему английский монарх должен зависеть от решения Римского Папы? Почему должен мириться с тем, что нынче у Англии два повелителя, в Риме и в Гринвиче? Почему бы не последовать благому примеру немецких князей и не свергнуть папское иго? Почему бы не обратиться к парламенту и постановлением представителей нации не объявить себя главой своей церкви, с тем чтобы прелаты, теперь от него не зависимые, стали подчиняться только ему и с должной покорностью исполнять волю его величества?

Отпустил казначея, пообещав, что не забудет его. И не забыл. И приблизил к себе. Понять причину его благоволения было нетрудно. Как только прозвучала первая проповедь Мартина Лютера, задал себе те же вопросы и, не колеблясь, отвечал на них положительно. Но Генрих был не бывший приказчик, торговавший шерстью во Фландрии, не ростовщик, не казначей, а король. Видел преграды, которых не мог видеть алчный ум Кромвеля, преграды, казалось, неодолимые.