Генрих VIII. Казнь

— Итак, мой брак с испанской инфантой был противоестественный, исключительно политический брак. Ныне эта противоестественность мне омерзела, а политическая необходимость отпала, совершенно отпала с течением лет. Что ни говори, а рассудительная политика ограждает нас понадёжней, чем твои подводные скалы, придуманные тобой, не спорю, остроумно и ловко. Наш союз с Францией уравновесит Испанию, которая занёсшую руку на весь континент. Таким образом, ни та ни другая держава не сможет нам угрожать. Такой союз принесёт нам прочную безопасность, а также немалую выгоду, что, как ты сам понимаешь, нам на пользу пойдёт.

Подумав о том, что в таком случае опасность внешняя сменится опасностью внутренней, канцлер с умышленной неторопливостью задал коварный вопрос:

— И вы женитесь на французской принцессе?

Дёрнувшись как от удара, сузив непримиримые, откровенно злые глаза, король сглотнул тяжёлый комок и мрачно предупредил:

— Ты со мной так не шути... Подобные шутки в своё время погубили кардинала Уолси... Тоже любил пошутить...

Овладел собой и твёрдо сказал:

— Довольно с нас чужеземных принцесс. Довольно своекорыстных династических браков, которые уже давно не дают нам никаких преимуществ. Своей новой женой я сделаю англичанку, даже если в её жилах не течёт королевской крови ни капли. Мы — англичане, и останемся англичанами.

Мор особенно любил и ценил в Генрихе эту своевольную дерзость, эту способность вдруг одним махом разрушить вековую традицию, но на этот раз в славной дерзости короля таилась угроза спокойствию и благосостоянию всего государства. Философ издавна пытался направить эту дерзость, эту способность к неожиданным, непривычным решениям на благо страны, но государь всё чаще не поддавался, капризно и властно поворачивая державу на скользкий путь недовольства сословий, от лорда до грузчика с берега Темзы, путь опасный, грозивший распрями, враждой кланов, наследников, целых провинций, и надежда на то, что он сумеет остановить, образумить, убедить человека, если не короля, опираясь на доводы разума, становилась всё слабее, всё меньше. Он с горечью обронил:

— Значит, Болейн.

Монарх вызывающе, жёстко спросил:

— Так что же?

Уже справясь с собой, твёрдо выговорил то, в чём был убеждён, открыто глядя прямо в глаза царственного собеседника:

— Никакие причины не могут расторгнуть брак, освящённый Всевышним, кроме смерти одного из супругов. Это закон.

Глаза короля сверкнули зловещим огнём:

— Что же ты мне посоветуешь сделать?

— Свой крест нести до конца.

Генрих задумчиво протянул, без чувства, без смысла глядя на угасавший огонь:

— Ну что ж... — И вдруг властно махнул, не взглянув на него: — Свободен. Можешь идти.

Философ вышел обеспокоенный, с тревогой в душе.

Глава седьмая НЕУДАЧА

Генрих остался один. Ему предстояло заняться делами. На столе были приготовлены донесения послов и шпионов, бумаги, важные и неважные, которые необходимо было просмотреть. Взял одну, повернул её несколько к свету и поднял на уровень глаз. Это было письмо из Мадрида. Его посол сообщал придворные сплетни. Отношения с Испанией были накалены, грозили войной, да она уже и велась исподтишка в океане, а этот бездельник видел лишь то, что было неинтересно ему, что у первого министра сменилась любовница и что министр финансов истощает казну. С досадой бросил письмо. Пора в отставку этого дурака. Надо подумать, кем его заменить. Трудный, почти неразрешимый вопрос. Слишком мало умных людей. К тому же с умными иметь дело едва ли не хлопотней, чем с дураками.

Главное, на душе у него было нехорошо. Воспоминания не оставляли, язвили, от них было некуда деться. Необходимо было понять, что ждёт его в будущем, а память всякий раз тревожила прошлым. Прошлого не было, но от него невозможно было уйти.

Поднялся, потянулся, расправив плечи, прошёлся, тяжело ступая, по кабинету. Встал у окна. На лужайке, залитой солнцем, солдаты конвоя бились мечами.

Бились лениво. Переговаривались. Над чем-то смеялись. Офицер стоял в стороне и молчал. Можно было подумать, что это неповиновение, даже измена, но знал хорошо, что они просто бездельники, что одни и те же упражнения изо дня в день перед вторым завтраком и после обеда им давным-давно надоели, несмотря на приказ. Надо было вызвать дежурного и приказать прикрикнуть на них, но не хотелось.

Тогда решил отомстить несносному Карлу. Фландрия была его самой богатой провинцией. Он задумал её разорить и закрыл английские порты. Ни один товар из Фландрии не мог проникнуть в Англию законным путём, а во Фландрию не мог попасть ни один английский товар. Ему представлялось, что это верное средство, что Фландрии будет нанесён громадный урон и что Карл запросит пощады.

Громадный урон нанесён был английской торговле. Заволновались финансисты и торговые люди. Пришли в смятение депутаты парламента. Таможенные сборы упали. Казна истощалась с такой быстротой, что сердце замирало от ужаса. В парламенте грозили приостановить акцизы и подати. Того гляди, не чёртов Карл, а он сам мог бы быть разорён.