Гензигрет

– Чего представлять-то, – надулся Буська, – сами вон всё знаете.

– Сами не сами, а этикету домовые, видать, не обучены. Или учились плохо.

И залились опять звонким колокольчиковым смехом.

– Этикету, – передразнил Буська, – вы-то где в своих болотах навострились?

– Обидеть норовишь. Не в болотах, Буська. В реках, озёрах чистейших, да некоторые аж в морях-океанах. Которым не лень туда по осени реками подземными махнуть. Русалки в болотах не живут, даже дети знают. Правда, ребятки?

Ребяткам было не до ответов. Им, наоборот, было до кучи вопросов. Пока Гретель сидела и слушала разговоры, открыв рот, что у неё здесь уже входило в привычку, Гензель многое выяснил.

Что это, правда, русалки. Что зовут их Тая и Мои. Что Тая на зиму уплывает в теплые моря, а Мои зимует в обычном доме. Что в морях тоже живут русалки. Русалки обычные и океанские – огромные и продвинутые. Некоторые на вид страшные. У них свои города на большой глубине и они могут не всплывать глотнуть воздуха. Как они это могут, Тая не знает. Могут и всё.

Топят ли русалки людей, Гензель спросить постеснялся. Но Мои шепнула ему на ушко. Чепуха это, сказки. Но при этом так подмигнула, что Гензель засомневался, сказки ли.

Буська слушал-слушал да и скомандовал идти, время не ждёт. Попрощались, как старые знакомые.

Пошли вдоль реки. Она сделала поворот и теперь текла вдоль дороги, как раз в нужном направлении. Вечер ещё не близко, а дети устали так, что решили сделать ещё один привал. Гензель растянулся прямо на тёплой земле, в траве, а Гретель посидела, посидела и заскучала. Вроде и устала, а скучно.

Встала. Сделала круг с Гензелем в середине. Потом круг побольше. И ещё больше. И увидела цветок. Да какой. Мама любила цветы, но такого никогда не приносила и никто ей такого не дарил. А за ним другой цветок, а дальше уже три, все разные, красивые, пахучие. А дальше уже целая цветочная дорожка. А в конце дорожки целое цветочное поле и вдали что-то разноцветное, манящее и сияющее.

Когда Гензель проснулся, рядом похрапывал Буська. Так домовые тоже спят? Да и храпят ещё как!

Гензель сидел разморённый, вставать не хотелось. Рядом лежал рюкзачок Гретель. Сестрёнки что-то не видно. Позвал её. Тишина. Только стрекочет кто-то в траве да речка тихонько плещется. Встал Буська, протёр глаза. Походили, покричали. Нет Гретель.

Буська велел Гензелю оставаться на месте и ушёл. Вернулся он скоро. Сел, побубнил чего-то, посопел. Гензель сидел тихо и ждал, что дальше.

– Так. Там цветы. Если Гретель пошла по ним, она не вернётся. А она, видать, пошла. Это Обра. Растение. Все растения живые, а это очень живое. И огромное. Поле цветов и запахов. Запахов вкусных для всех, людей, зверей, птиц, даже насекомых. Кто далеко зашёл, падает, засыпает и видит, наверное, дивные сны. А милые, нежные цветочки приподнимают спящего над землёй и передают в середину поля. А в середине поля – Обра. Утром на поле, кроме цветов и Обры, уже никого нет. Чисто и красиво.

Тихо. Знаю, что скажешь. Надо идти и спасать. Если пойдём, утром и нас не будет. Я могу шариком докатиться. Но Гретель нужно нести. А чтобы нести, мне нужны руки и ноги. И воздух, дышать. Над полем даже птицы низко не летают. А глупые, которые летают, падают. А уж на земле спасения никому нет.

Вот это было да. В тишине, на ровном месте.

Кого ни позови, никто не поможет. Сжечь как-нибудь поле? Там Гретель.

Где выход?

– А почему её, Обру эту, не сожгли, не скосили или ещё как-нибудь?

– Ну, поле не горит и не пересыхает, горючего подходящего, полить им поле, у нас отродясь не было, и самолётов с бомбами тоже нет. Нам ни к чему.

И самое главное, если бы и было. Мы просто так не убиваем. Это ваши растениееды считают живыми только тех, кто бегает, прыгает, ползает или летает. Ну, заметно шевелится. А живые все. И цветочки, и деревья, и вокруг тоже всё живое. Мы едим то, чем растение плодится. Оно само нам выдаёт яблоки там, листья, картошку или зёрна какие. Оно так по земле расселяется. Конечно, у нас люди тоже едят и мясо и салаты, из деревьев дома строят. И животные едят природу и друг друга. Жить то надо, а значит и кушать.

Все едят.

И получается, что просто так, за то, что Обра кого-то ест, уничтожать её нельзя. Так придётся поубивать всех. И растениеедов ваших тоже. Они салатик срывают, а значит, убивают, прежде чем в рот засунуть.

Наказывают у нас тех, кто убивает просто так, без нужды, ни за что. А ещё хуже, для развлечения. Приносит в мир зло. Но это здесь, у нас, большая редкость.

Гензелю было не до рассуждений. Гензель не плакал. Внутри у него горел огонь и жёг ему сердце, слёзы не выливались, комом стояли в горле. Маленькая девочка, его доставательная сестрёнка, была в такой беде!

Гензель думал о смерти. Смерти своей и родных. Но она, смерть, была очень далекая и как бы ненастоящая. А тут.

Короче. Надо было что-то делать.

И Гензель понял, что.

– Стоп, Буська. У вас же тут без радио связь работает. Ты можешь кого-нибудь позвать, прямо отсюда?

– И что? Ну, могу. Толку то.