Геометрическая поэзия

— Да ведь ты и не грешник! — смеётся палач. –

Так считать — не найдется убийцы,

Только вот до сих пор слышу сдавленный плач

В лисьей пасти трепещущей птицы.

Ты философ, «раскольник», совсем альтруист,

Твоя гордость не знает урона,

Ведь не зря на картинах почти во весь рост

Ты стоишь рядом с Наполеоном.

Ты о цели великой давеча взболтнул –

Где же деньги для бедных и нищих?

Ты и сам ведь живёшь лишь на то, что дадут

Не из жалости, а из приличий.

Говорил, нищета подтолкнула тебя

На убийство — поправь, если ложно, -

Но под камнем подальше от глаз и греха

Лежат деньги, но разве так можно?

Ты не бойся, раскольник, у нас ещё есть

Час-другой побеседовать мило.

Я тебе расскажу одну страшную весть,

А потом отпущу тебя с миром.

Помнишь, вышла недавно статья?

Браво, друг, гений злой аллегории!

Правда, жаль, — захихикал судья, -

Провалилась проверка теории!

Что ж, раскольник, ты деньги не взял?

На душе скребут чёрные кошки?

Ты не выдержал груз? Силу не рассчитал?

Меж домов змеёй вьётся дорожка,

И ты меришь шаги от стены до стены,

Разум ищет пути отступления,

Пока жертва ещё видит сладкие сны

За мгновение до преступления.

— Кто ты?! — в ужасе вскрикнул юнец.

— Тот, кто всегда с тобой.

— То есть?..

— Самый строгий судья, самый честный истец…

— Кто же ты?!

— Я — твоя совесть.

Закон подлости

Деньги, увы, не растут на деревьях,

На деньги, увы, ты не купишь любовь.

Крепкая дружба ржавеет со временем,

Как высыхает со временем кровь.

Как только привяжешься — люди уходят,

А не привяжешься — ждут тебя век,

Как верные псы, у пустого порога.

Что же с тобою не так, человек?

Остался зонт дома — гроза водопадом,

А взял зонт с собой — и ни капли дождя.

Так в жизни сложилось, что трусом и гадом

Становится тот, кто нёс титул вождя,

И наоборот: тот, кто гадом последним

Казался тебе, оказался в душе

Доблестным рыцарем с честной победой,

Что о себе не трубит в тишине.

Ради того, кого сердце лелеет,

Свершаем мы подвиг, а любят нас те,

Кому этот подвиг как лишняя доблесть

В копилку к уже засиявшей звезде.

Вы спросите, что это — я вам отвечу:

Знакомая фраза не миф и не сон,

Правит давно нашим брошенным миром

Подлости старый, как время, закон.

Белые лошади

Белые лошади бьются о стену,

И красная кровь превращается в пену.

Спасите их, люди! Ах, бедные лошади!

На этом веку вам не скрыться от площади!

Прогнившее сено давно опротивело,

Камни брусчатки ногам опостылили,

На улице дождь… Мои бедные лошади!

Что вы забыли в разрушенном городе?

Вам бы на волю, туда, где пшеница

Качается в поле, где волк и лисица

Между собой делят реку и лес:

На чьей же теперь стороне перевес?

Вам бы вдоль моря стремглав пробежаться,

Солёными брызгами к небу податься

Навстречу. Как ветер, взлететь к облакам

Назло завывавшим от горя волкам.

Но где вы?.. Бетонные злые коробки

В ночи перерезали белые глотки,

И белая грива, как пух тополиный,

Летает над городом-исполином.

Жестокие люди! За что же так с вами,

Белые лошади? Вдаль караванами

Вы, спотыкаясь, бредёте по площади.

Унылый ваш век, мои бедные лошади!

Баллада о любви

В далёкой земле на рассвете всей жизни

У моря седого жил бедный старик:

Он рыбу ловил, пока кровь не остынет,

Не вырвется прочь обезумевший крик.

Он землю пахал, пока ноги не скажут:

«Оставь плуг и вилы, старик, отдохни»,

Пока горький хмель ему рот не завяжет

И трон не покинут рассудка цари.

Но этот старик, несмотря на работу,

На труд и усердие бедной души,

Был твёрд, как сухарь, и был чёрств, как краюха

Забытого хлеба в бедняцкой глуши.

Его доброта улетучилась с ветром,

И влагу заботы впитала земля,

А пламя костра с наступившим рассветом

Сожгло тени чувства, как ночи — заря.

Я знаю, мой друг, почему он так скромен

На ласку и нежность к знакомым, к себе,

К цветущему миру и белому свету

И чужд его дышащей жизнью земле.

В нём грудь ноет болью, как старый корабль,

Идущий по морю сквозь бурю и шторм,

И в горле душевный, сердечный ансамбль

Клокочет, как будто разгневанный гром.

Был день в его жизни… Давно, ещё раньше

Прекрасная дева на свете жила,

И юноша, ныне старик безотрадный,

Влюбился безумно в неё. Как стрела,

Однажды любовь его сердце пронзила.

Как он с ней ходил и ни жив, и ни мёртв,

Осталось загадкой, но точно я знаю,

Кем полон был сборник его сладких снов.

И так тридцать лет. Дни стремглав пролетели,

И юноша больше уже не юнец,

Лишь девушка всё ещё кроткая дева,

И для неё будто времени нет.

Любовь всё растёт; жизнь прошла незаметно,

Любовью одной только дышит старик,

А девушка та словно вечное лето,

Цветок, что спустя даже вечность не сник.

За осенью тёмные зимние ночи

Проходят без шанса вернуться назад,

И старика потускневшие очи

На мир равнодушно и тускло глядят,

И есть лишь одно существо на планете,

Которое их заставляет цвести,

Как будто осколок далёкой кометы,

Светиться своей добротой изнутри.

Однажды… Тот день был угрюмен и мрачен:

Ещё до рассвета носилась гроза

Над раненым морем, и с грохотом, плачем,

Подстреленной птицей металась она.

И пенилось море, и брызги, как слёзы,

Летели из глаз возмущенной волны;

Мне кажется, даже кровавые розы

Свой цвет поменяли на цвет глубины

Стихии морской. В этот день побережье

Скрывалось в домах от холодных ветров,