Георгий Данелия

Впрочем, и на «Фортуне» съемочная группа существовала в режиме сравнительно суровой экономии (хотя, понятно, и не такой, как при постановке «Орла и решки»). «Мы посчитали — больше миллиона, заказчики насчитали 950 тысяч, а дали 730, — не сетовал, а лишь констатировал Данелия в интервью, данном вскоре после окончания съемок. — Баржу мы просто купили — хорошо, она стоила, как “Жигули”. К счастью, многие нам помогли просто за “спасибо”: Московское пароходство, УВД и предприниматели из Нижнего Новгорода. Даже цепь золотую, громадную, с крестом, которая висит на шее у Владимира Ильина, одолжили наши нижегородские друзья. Я очень боялся ее потерять и все время таскал в кармане».

Ильин сыграл небольшую роль «нового русского», любимица Рязанова Ольга Волкова — еще более эпизодическую продавщицу… Все прочие «неглавные» герои вовсе не запоминаются, но это и ни к чему, поскольку пятерка ключевых персонажей удалась на славу.

Вадимом стал тридцатилетний Алексей Кравченко, Машей — пятнадцатилетняя Дарья Мороз, но на экране этой разницы в возрасте совершенно не видно. Тринадцатилетний Василий Соколов (Толик) попал на площадку к Данелии со сцены Московского драматического театра им. А. С. Пушкина, где он играл Джима Хокинса в спектакле «Остров сокровищ». Актером Соколов не стал — «Фортуна» так и осталась его единственной киноработой.

Из тех, кто играл в «Фортуне», наиболее подробно вспоминает о съемках Алексей Кравченко: «Когда я узнал, что меня в свой фильм “Фортуна” позвал сам Данелия, от счастья не мог найти себе места. Начались съемки и так получилось, что я пару-тройку раз опаздывал минут на десять. Георгий Николаевич сначала молчал, а потом спокойно, не повышая голоса, сказал: “Еще раз опоздаешь, можешь больше не приезжать”. Вроде ничего особенного, но меня как будто током пронзило. Конечно, с того момента я стал приходить заранее, чего бы мне это ни стоило.

Работать было интересно, еще интереснее за ним наблюдать. Он, безусловно, абсолютный мастер, но пока у него не родилось внутри, пока он не придумал сцену, он к съемкам не приступал. При этом он мог не смущаясь сказать, что пока не знает, как снимать следующую сцену. Характер у него был не мягкий. Он всегда точно определял, что именно нужно. Конечно, дальше ты начинал в данном рисунке что-то придумывать, импровизировать, но рука мастера все равно тебя вела.

Он очень редко что-то показывал. Но однажды был случай, когда он решил помочь одному актеру сыграть жестокость. Я, ни о чем не подозревая, стоял рядом, как вдруг он вцепился мне в горло, тыча пальцами вместо пистолета. Он почему-то решил, что показать лучше всего на мне. Все на площадке напряглись. Я-то уж тем более, потому что это было весьма ощутимо. Вначале все вытянулись по струнке, а потом стали смеяться. Когда человек серьезен, он специально не смешит, а ты при этом падаешь от смеха, потому что это — ну очень смешно.

Он был скуп на похвалы. Мог сказать: “Молодец!” И это надолго звучало музыкой в твоих ушах.

Снимали мы в основном на корабле. Плавать приходилось много. По команде прыгали в воду. Потом круги бросали, вылавливали друг друга. Данелия стоял на палубе, он, по-моему, даже в шлюпку никогда не садился. Мэтр есть мэтр.

Корабль шел по реке. К берегу мы подходили редко.

Группа жила в замкнутом пространстве. Еда — макароны по-флотски. Чтобы сойти на берег в свободное от съемок время, надо было, как такси, поймать пролетавшую мимо ракету. Катер останавливался, полчаса швартовался. До Нижнего Новгорода он тебя доставлял, а чтобы вернуться, нужно было все рассчитать, потом уговорить капитана, чтобы он пришвартовался к нашему кораблю. В общем, пару раз съездишь, третий не захочется, да и опоздать опять же боишься. С тех пор я вообще никогда не опаздываю».

«Работать с Данелией было легко, — вторит Алексею оператор «Фортуны» Геннадий Карюк, замечательно сработавшийся с режиссером еще на «Орле и решке». — Был у него свой метод. Вот сидим мы, все отрепетировали, но не снимаем, а он ходит-ходит и вдруг как закричит: “Мотор!” И мы тут же бросаемся по своим местам. Как солдаты по тревоге».

А снять надлежащим образом пресловутый финал, из которого родился весь фильм, получилось благодаря художнику Владимиру Аронину — тому самому, который в конце 1980-х заместил Александра Адабашьяна в постоянной съемочной команде Никиты Михалкова.

«Посреди реки погружается в воду Фома.

Вода стремительно доходит Фоме до пояса. Фома берет под козырек.

Корпус баржи утыкается в дно реки.

Погружение внезапно прекращается. Фома с приложенной к козырьку рукой оказывается по грудь в воде.

У берега в воде стоят застывшие Вадим, Толик, Петрович и Маша.

Посередине реки торчит голова Фомы в капитанской фуражке.

Из воды взмывают вверх заряды фейерверка.

А в синеве неба летит дирижабль, и звучат слова песни: “…успокой ты меня!..”.

Фома улыбается».

В фильме это выглядит ровно так, как надо, то есть куда более впечатляюще, чем на бумаге.