Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство»

На самом деле мы с ним мало общались последние 7 лет, потому что я не могла видеть, как он пьет и курит. Я много лет помогала ему со здоровьем. Нельзя было ему пить, но он продолжал это делать – это была часть его жизни. И я сказала ему: «Дорогой, я тебя так люблю… Но ты сам должен решать, а я не могу на это смотреть». Наверное, он решил лучше уйти так, с весельем. Я его понимаю, он был таким».

Дженни Яснец:

«Я давно знала о его болезни и о том, что ему присылают лекарства из Америки (он вроде мне сам об этом говорил). Я помню нашу последнюю встречу. Это было в клинике «Скандинавия» (Литейный проспект. – Примеч. авт.). Мы сели рядом, и я сначала не узнала его, так он похудел и плохо выглядел. Потом мы, конечно, обрадовались и поговорили. Это было в 2013 году, зимой. Мы оба очень нервничали, он ждал результаты повторного обследования, а я была с ребенком. Он очень плохо выглядел, уже тогда можно было увидеть печать смерти на его лице. Я ужаснулась. Он сказал мне, что я очень хорошо выгляжу и очень красивая. И ушел… Эта были его последние слова мне».

Антон Галин:

«В последнее-то время он начал уже совсем съезжать головой… У него началась, как мне сказали, энцефалопатия – потеря памяти и прочее. Хотя, мне кажется, это все от наркотиков. Перед смертью он не закончил, кажется, ни одной картины.

Мы с ним общались примерно за месяц до его смерти. Меня попросили за ним поухаживать, потому что он уже впадал в невменяемость. Но я хочу сказать, что он практически не изменился. Вот как употреблял все подряд… Ему ничего было нельзя, а он все равно употреблял. Это то, что сам лично видел. Он рассказывал мне перед смертью, как действует кетамин, от которого Мамышев-Монро умер, объяснял, как тот в бассейне 50-сантиметровом умудрился утонуть.

Люди вокруг Георгия были разные. Все преследовали свои интересы. У таких, как он, друзей не бывает. Все против всех, без правил и обязательств. Это нормально для бизнес- и арт-среды».

Андрей Хлобыстин:

«Точную дату, когда мы в последний раз виделись с Георгием, я не помню. Он позвонил мне и попросил помочь с заполнением формы судебного иска к «Африке». Георгий был очень плох, не вставал. Сначала у него в квартире были ребята, которые ему помогали. Когда они ушли, мы смотрели кино, слушали музыку. Досидели до 4-х часов ночи, и я должен был идти – он не мог подняться и попросил просто прикрыть дверь».

Марина Алби:

«У меня были в коллекции работы Гурьянова. Он подарил, но потом забрал и продал, когда денег не было. В конце он хотел дать мне картину, чувствовал себя виноватым за то, что забрал те две картины, но я сказала, что нет, не надо – я пришла не за картинами, просто я люблю тебя. От него все всегда что-то хотели. И мне было приятно сказать ему: мне ничего не надо – ты мне нужен».

Ольга Остерберг:

«С Гурьяновым было тяжело, но общение с ним, посиделки, музыка, песни (а он, даже прекратив музыкальную карьеру, любил сам играть и петь) стоили этой нервотрепки. В последний раз я видела его уже в больнице. Он выглядел очень плохо, все шло к концу, но его духовный настрой потрясал. Он изумительно держался, шутил, строил планы. Я говорила ему, что он должен поправляться, что он нам нужен. Он ответил: «Я никуда не денусь».

Роберт Сюндюков:

«Примечательно, но, зная о том, что ему совсем немного осталось, он буквально за несколько дней до того, как его не стало, купил себе в гостиную очередную огромную, красивую люстру. Просто она ему очень понравилась. Я видел эту люстру у него в мастерской в первую печальную годовщину. Оставалось лишь тихо вздохнуть: «Ах, Георгий, Георгий…» И так вот во всем, без исключения. Георгий до самой смерти оставался верен себе. Катя Голицына рассказывала, что он в больнице листал автомобильный каталог и, советуясь, выбирал себе машинку получше. Это вообще в его стиле было – смотреть только вперед».

Александр Цой:

«Если говорить о нашей последней встрече с Георгием, то, по-моему, я просто зашел к нему поболтать, мы сходили вместе перекусить и разошлись. Простой питерский вечер. Мне кажется, это была осень 2012-го. Потом я уехал работать в Москву и пытался к нему попасть весной 13-го года, но он уже неохотно принимал гостей, и я не смог.

Смерть Георгия в очередной раз разбила то, что осталось от моего сердца. Мы только-только начали узнавать друг друга…»

20 июля 2013 года в районе 11 часов утра Георгий Гурьянов скончался в своей квартире на Литейном проспекте. 25 июля, после отпевания в Николо-Богоявленском морском соборе, был похоронен на Смоленском Православном кладбище. В Мраморном дворце открылась небольшая выставка в память о художнике.

Роберт Сюндюков: