Георгий Владимов: бремя рыцарства

Письмо Лидии Чуковской, названное Солженицыным «гордостью русской публицистики»[251] и глубоко восхитившее Владимова, было направлено ею в восемь инстанций, три правления разных центров и отделений Союза писателей и пять печатных изданий, мгновенно распространившись в самиздате: «Лидия Корнеевна понимала лучше всех нас, тогдашних, как работает система. Я очень многому у нее научился».

Но в 1966 году молодые писатели по неопытности послали свое письмо только трем адресатам – Брежневу, Косыгину и Подгорному, не сохранив его копии. В результате оно не попало в «Белую книгу» Александра Гинзбурга[252], где собраны материалы о процессе над двумя писателями, и, как выразился Владимов, «не осталось в истории». Подписавших по одному вызывали в ЦК КПСС, и Ю.Я. Барабаш[253]: «…промывал наши молодые мозги. Нам показалось, что письма он не читал. Больше всего его интересовало: кто зачинщик, чья идея, кто автор текста?» Владимов с Аксеновым особенно не скрывали, что именно они были авторами письма, а в результате «книжки наши посыпались».

За первым выступлением последовал очень смелый гражданский шаг. В мае 1967-го Александр Солженицын обратился к Четвертому Всесоюзному съезду советских писателей с открытым письмом:

«1. Я предлагаю Съезду принять требование и добиться упразднения всякой – явной или скрытой – цензуры над художественными произведениями, освободить издательства от повинности получать разрешение на каждый печатный лист.

2. Я предлагаю четко сформулировать в пункте 22-м устава ССП все те гарантии защиты, которые предоставляет союз членам своим, подвергшимся клевете и несправедливым преследованиям, – с тем, чтобы невозможно стало повторение беззаконий»[254].

Более восьмидесяти писателей по инициативе Константина Паустовского подписали коллективное письмо в поддержку его требований. Владимов послал в президиум съезда отдельное открытое письмо:

И вот я хочу спросить полномочный съезд – нация ли мы подонков, шептунов и стукачей, или же мы великий народ, подаривший народу плеяду гениев? Солженицын свою задачу выполнит, я в это верю столь же твердо, как и он сам, но мы-то здесь при чем? Мы его защитим от обысков и конфискаций? Мы пробили его произведения в печать? Мы отвели от его лица липкую и зловонную руку клеветы? Мы хоть ответили ему вразумительно из наших редакций и правлений, когда он искал ответа?

…Письмо Солженицына стало уже документом, который обойти молчанием нельзя, недостойно для честных людей. Я предлагаю съезду обсудить это письмо в открытом заседании, вынести по нему ясное и недвусмысленное решение и представить это решение правительству страны (4/145–148).

Владимов писал, что живая, свободная литература уходит в бесцензурное подполье. О позорном закрепощении слова, жизненно необходимого читателям, об истории преследований великих и достойных писателей. Солженицын особо отметил это выступление: «А венчало всех доблестное безоглядное письмо Георгия Владимова, дальше меня пошедшего – в гимне самиздату»[255].