…Я готов принять ставшие уже привычными тернии русского писателя, и как прежде недрогнувшей ногой ступил на палубу рыболовного траулера, так же ступлю и под своды Лефортовской тюрьмы. Уверяю Вас, ни следствие, ни суд, ни уготованные мне лагеря не переменят моих убеждений и не покажутся тяжелее того бесчестия, которое я нанес бы себе требуемым покаянием.
Однако вместе со мной, а может быть – вместо меня, грозятся арестовать мою жену, Наталию Кузнецову. Оказывается, и на нее «материала достаточно», а главная ее вина – что она не прилагает усилий добиться от меня вышеуказанного письма, да еще мешает общению со мной людей, которые могли бы на меня повлиять «в лучшую сторону». Это, в общем, неплохо придумано, хотя и не ново. Быть храбрым за чужой счет – невелика честь, и я не могу допустить, чтобы по моей вине, действительной или воображаемой, пострадал другой, будь то жена или вовсе посторонний. Как видите, славным чекистам не стоило нравственных усилий унизиться до презираемой во всем мире, но действенной тактики заложничества.
Я предлагаю иной выход, менее ущербный для нашего государственного престижа. Я готов покинуть Россию. Быть вынужденным к этому – больно и обидно для нас, свою любовь к ней мы доказали уже тем, с каким терпением сносили гонения, преследования, унижения нас самих и нашего жилища. Я не покинул свою страну добровольно в трудные для нее годы и надеюсь, в меру сил и способностей, еще послужить ей, живя за рубежом, – до той поры, когда мы сможем вернуться (4/164–167).
Ответа от Андропова он не получил – письма предполагалось писать просительные. Понимая, что Владимов такого письма никогда не напишет, Белла Ахмадулина сама написала письмо Андропову с просьбой выпустить Владимовых.