Георгий Владимов: бремя рыцарства

Когда Севастьянов хотел что-то уточнить или вспомнить, собирались на ужин его старые товарищи. Чаще других приходил маршал К.А. Мерецков, командующий Волховским фронтом в 1942 году. Заместителем его был командарм 2-й ударной армии А.А. Власов. Севастьянов на кухне, включив воду и понизив голос, рассказал Владимову о том, как на второй день войны, 23 июня 1941-го, Мерецков был арестован НКВД. Три месяца его жестоко пытали, угрожая уничтожением семьи, но в конце сентября выпустили по приказу Сталина и послали командовать армией. Сообщая Мерецкову об этом приказе, следователь, сломавший ему ребро, предложил генералу чай с пирожным, ставшим в романе Владимова «довоенным сливочным тортом» (3/290). Приезжал генерал М.Ф. Лукин, который в 1941 году попал в плен без сознания и которому в Германии ампутировали ногу. Он встречался там с Власовым, безрезультатно уговаривавшим его перейти на сторону немцев. Приходили колоритный усатый волжанин генерал В.М. Баданов и решительный, живой генерал Ф.П. Озеров[444]. Во время застолий все они свободно делились воспоминаниями, не обращая внимания на молчаливого молодого человека, и он слышал много интереснейших сюжетов и деталей.

Так впервые прозвучал для Владимова рассказ о генерале В.И. Морозове[445], война для которого началась в Прибалтике. Ожесточенные бои шли уже два часа, а в армию Морозова все еще поступали указания «не отвечать на провокацию». Потом последовал приказ: прекратить отступать, немедленно перейти в наступление и вернуть всю захваченную территорию вплоть до границы. Морозов просил подкрепления и, не дождавшись, послал резкое сообщение командующему Прибалтийским военным округом Ф.И. Кузнецову[446]. Кузнецов, не поверив, что сдержанный и дисциплинированный Морозов мог так писать, решил, что генерал попал в плен, счел сообщение провокацией и перерезал связь и все поставки. Только на третий день войны Морозов смог связаться с командующим. Кузнецов отказался его выслушать, обозвав «немецким шпионом»[447]. За первую неделю войны армия Морозова потеряла 75 % техники и 60 % людей. Двенадцатилетняя дочь Морозова, находившаяся в пионерском лагере в Паланге, погибла во время бомбежки. Морозов за ночь поседел, и у него от нервного потрясения и перенапряжения начались ужасные боли в животе. Ухаживавшая за ним медсестра, возлюбленная генерала, решительно увезла его из армии. Тогда генерал Ф.П. Озеров – командир одной из дивизий – собрал ночью у костра в лесу пять генералов, и, ужиная печеной картошкой, они выбрали его командующим армией. Озеров приказа Москвы о наступлении исполнять не стал, сделав вид, что принял его за провокацию. Но так как, отступая от западной литовской границы к Москве, он сумел вывести армию из окружения, сохранив людей и оружие, неповиновение сошло ему с рук. История этого отступления, выбор командующего у костра и другие эпизоды из рассказов Севастьянова, бывшего политкомиссаром армии, переданы в его мемуарах и перешли в повествование Владимова. Из биографии самого Севастьянова позаимствована история с французским коньяком и путаница с Большими и Малыми Перемерками[448]. Задирая рубаху, Севастьянов давал сосчитать свои ранения на мощном животе, принявшем восемь пуль, вошедших в романе в генерала Кобрисова.

Владимов утверждал, что именно под влиянием Севастьянова он обратился к новой для русской военной литературы теме.

О войне много написано, и сказать о ней что-то новое чрезвычайно трудно… Но самое страшное звено этой цепи, генеральское звено, пропитанное интригами, безжалостное, морально-коррумпированное и решавшее судьбы миллионов солдат, – о нем очень мало сказано и написано. И я думал – это будет мое слово о той войне. До меня был Симонов, но он скорее затуманил эту тему. Он брался за слишком острые, непроходимые сюжеты о генералах, командовании, планировании операций. И цензура его объела и обесцветила. К тому же я мог писать о теме Власова, закрытой в симоновское время (ГВ).