Омфала раздумывала. Она оставила Геракла у девушек во-первых, ради шутки, во-вторых, чтобы помучить Геракла и немного сбить его мужскую гордость, и в-третьих, чтобы в это время выпроводить засидевшуюся и начавшую ее раздражать дурацкими мечтами Филомену.
Ведь известный Геракл — это ее раб! Почему несносная Филомена принялась так откровенно мечтать о нем, да еще в его присутствии! Омфала тогда испытала что-то похожее на ревность.
Теперь же, когда царица увидела успех Геракла у девушек-ткачих, у нее пропали все сомнения: она ревновала! А, следовательно, она поняла, что увлечена этим прекрасно сложенным и могучим рабом.
Омфала в душе разозлилась сама на себя. За долгую жизнь она видела и познала десятки мужчин. Хватало только одного ее желания, даже не желания, а одного намека, как любой мужчина бросался исполнять все ее прихоти.
У царицы было много любовников, но теперь она хотела только этого силача.
Но, как водится, она, вместо того, чтобы показать свое хорошее отношение к Гераклу, принялась бранить его:
Я не приказывала тебе искушать незрелых девчонок, которым ты годишься в отцы! Воздай должное богам, что я заплатила за тебя огромную сумму, иначе ты был бы давно четвертован и сожжен, как раб, ослушавшийся свою госпожу!
Геракл возмущенный вскочил со своего места и сорвал платье Омфалы. Бросив его на пол, он принялся топтать его ногами, крича при этом:
И очень хорошо, царица! Просто прекрасно! Я согласен на любые условия, делай со мной все, что хочешь, но в твои одежды я больше рядиться не буду! Ты можешь меня выпороть, можешь убить, ведь я всего-навсего твой раб, но я раб-мужчина, а не раб-евнух!
Царица выслушала длинную тираду и гневно прищурила глаза.
Хорошо, по крайней мере, что ты признаешь, что ты мой раб! Но рабов ждут соответствующие наказания!
Геракл в эту минуту уже пожалел о своих словах, невольно сорвавшихся с языка, но — что делать? — было поздно.
Ты уже давно заслужил свое наказание, — продолжала Омфала. — Следуй же за мной!
Сказав это, царица развернулась и пошла, гордо подняв голову. Геракл, как побитая собака, поплелся за ней.
Растоптанное Гераклом платье осталось лежать на каменном полу.
Они вышли из комнаты ткачих, затем из тронного зала. Долго-долго шли по длинным коридорам дворца, потом спустились в подвал.
Там горели факелы. Омфала сняла один со стены и пошла дальше, освещая себе дорогу. Геракл старался не отставать, чтобы не остаться в темноте.
Наконец, царица остановилась перед узкой дверью с железным засовом.
«Там меня ожидает палач!» — подумал Геракл.
Омфала достала ключ и отомкнула замок.
Распахнув дверь, она в первый раз за всю дорогу обернулась к Гераклу и процедила сквозь зубы:
Заходи!
Геракл повиновался и ступил в темноту, ожидая, что тяжелая дверь за спиной сейчас захлопнется и отрежет его от внешнего мира.
Дверь, действительно, захлопнулась, однако Омфала вошла следом за Гераклом. Сын Зевса недоуменно вытаращил глаза, но промолчал.
Между тем, царица заперла изнутри дверь. Геракл посмотрел ей в лицо. Оно было все так же холодно, губы плотно сжаты, глаза прищурены. Весь облик царицы говорил о ее решимости и сосредоточенности.
«Что же она задумала?» — задал себе вопрос Геракл, но вслух спросить не решился.
Омфала повыше подняла факел и вышла на середину широкого помещения. Огонь выхватывал только небольшое пространство, и поэтому ничего нельзя было судить о предназначении комнаты.
Царица опустила факел вниз, и Геракл увидел на полу огражденное камнями место для очага. Горка дров возвышалась на этом месте, поленья быстро занялись от факела.
Омфала оглянулась и воткнула ставший ей ненужным факел в железное ушко на стене.
Когда зажженный огонь разгорелся, Геракл рассмотрел помещение, но даже сейчас не мог понять, для чего оно предназначалось. Комната была уставлена различными приспособлениями, которые можно было принять за орудия палача, об этом заставлял думать и костер в центре комнаты. Но для чего, в таком случае, могло служить шикарное низкое ложе недалеко от огня? Неужели для отдыха мучителей?
На ложе была навалена гора подушек. Омфала подошла к ложу и вдруг со стоном опустилась на него.
Ох, как долго нужно идти по дворовым коридорам, чтобы попасть в мою любимую комнату! — сказала царица.
Грудь ее вздымалась.
Но это необходимо для того, чтобы нас здесь никто не мог найти! — добавила Омфала и призывно посмотрела на Геракла.
Сын Зевса недоумевал.
Ты больше не сердишься на меня, госпожа?
К Омфале вернулся ее надменный вид:
Еще как сержусь! И почему это ты заговорил со мной, раб?
Геракл решил: «Будь, что будет, но извиняться не стану!»
Но царица, казалось, не ждала оправданий. Она откинулась на подушки и потянулась. Потом снова села, посмотрела на огонь и произнесла:
Однако, это пламя греет слишком сильно!