Читаем Геракл полностью

Не знаю, — потупился юноша. — Это случается всякий раз, когда дни становятся короче, а ночи холоднее. Тогда мое племя вдруг впадает в беспричинную тоску. Некоторые заболевают, уныло бродя в одиночестве по холмам и равнинам. Некоторые так и не возвращаются в родные места. Хочется стать птицей, чтобы сильные крылья унесли тебя в другие страны. Хочется чего-то, сам не знаю, как выразить, — слезы показались на пушистых ресницах кентавра. Он умолк.

Но Геракл его понял: ему тоже было ведомо это неясное томление души, когда ты словно вспоминаешь о своих прошлых жизнях, и тоскуешь о тех, кто был частью тебя до твоего рождения. И Гераклу было известно то чувство, когда хочется выть от тоски и бессилия. А еще лучше в пылу поединка забыть о навеянных осенью снах. Раскаленные клещи впились в сердце героя от пронзительного взгляда кентавра.

А нет ли у тебя доброго вина? — встряхнулся герой: он знал, что нет средства лучше от тоски и кручины, как пьянящий напиток, заставляющий язык заплетаться, а кровь бежать по жилам быстрее.

На мгновение юноша смутился, но нечасто у кентавров в жилище бывают гости. Он махнул рукой на запреты и выкатил из темной норы, вырытой в стене пещеры, обитый металлическими кольцами бочонок.

Подарок самого Диониса, бога веселья! — похвалился кентавр, выбивая дубовую затычку.

С пенистым шипением вырвалось и хлынуло вино: подставляй кубки! наполняй чаши! Пусть пеной через край бьет веселье.

Пустили чашу из рук в руки, осушая до дна янтарный напиток.

Удружил Дионис! — выдохнул Геракл, утирая стекающую по подбородку живительную влагу.

Забыл герой о данном ему поручении, забыл, куда лежит его путь. Празднуют, пируют человек и кентавр. И что им за дело, что хлещет в ночи неистовый дождь, и Зевс посылает на землю огненные молнии? Грохочет гром. Или, чу? чудится в ветре быстрый топот копыт летящего без пути, без дороги яростного табуна.

Не почудилось бражникам. Продирают глаза пьянчужки. А в пещеру, мокрые и злые, влетают кентавры.

Что-то бормочет заплетающимся языком юноша. Пытается встать Геракл на непослушные ноги. Качается пол пещеры, пляшут перед глазами стены и свод. Двоится перед очами героя или в самом деле старый кентавр грозит обоими кулаками перед носом пьянчуги, выпившего на пару с дерзким собутыльником целый бочонок.

Чуть не плачут кентавры над погубленным добром. А Геракл утешает:

Мы вам помогли! Вот как раскачивается пещера, а это мы вдвоем раскачали стены. Представьте, кентавры, какой горный обвал учинили б вы все, если б хлебнули из винного бочонка?

Да ты издеваешься! — не вытерпел бородатый кентавр, тоже великий любитель выпить. И попытался ткнуть Геракла кулаком под ребра.

Не понравилась герою щекотка. Непослушными пальцами вытащил он из колчана стрелу — и пал кентавр, пронзенный.

Не на шутку рассердились кентавры, сгрудились грозной толпой, обещая расплатиться с Гераклом за смерть сородича.

Наступают, грозя растоптать Геракла крепкими копытами, на части разорвать мускулистыми руками. Но не мешкает герой, одну за другой расстреливая смертоносные стрелы. Горы трупов уже устилают пол пещеры, а Гераклу неймется — добивает он уцелевших.

И взмолился его недавний собутыльник, враз протрезвев от ужасного вида павших сородичей:

Остановись, Геракл! Не простишь ты себе того, что совершил во хмелю и во гневе! — и протянул раскрытую ладонь, останавливая стрелу.

Спохватился Геракл — но поздно. Упал его недолгий друг и умер, оцарапавшись о наконечник стрелы. А были то стрелы, окропленные черной кровью девятиголовой гидры.

Зарекся герой поступать, не подумав. Но лишь хладеющие трупы были свидетелями клятвы. И зарыдал Геракл, видя дело рук своих. Покинул он пещеру, а вход завалил огромными валунами, оставив кентавров в гранитной гробнице.

Долго стоял Геракл перед входом: часто ли мы отвечаем за неразумность своих поступков?

Затем пошел прочь лесною дорогой, опустив голову в кручине. И вдруг будто смерч пронесся наперерез. Присмотрелся Геракл: невиданной величины вепрь вломился в кустарник, калеча деревья и оставляя за собой широкую просеку.

Вмиг позабыл огорчения Геракл: что проку усопшим от напрасных сожалений?

Двинулся следом за вепрем, что мчался быстрее доброго скакуна. Дивился Геракл быстроте жирной туши. Колыхались складки сала на брюхе, лоснились нагретые бока вепря, но и гончей не догнать заколдованного зверя. Поверил Геракл, что не ленность и трусость принудили жителей обратиться за помощью — много часов гнался герой за вепрем, не теряя из виду, но и не настигая. Наконец, обессилел и вепрь. Остановился, выставив клыки и готовясь дорого продать свою шкуру. Ударил Геракл вепря по огромному лбу палицей- только звон пошел по лесу, а зверь даже не шевельнулся, изваянием замер под ударом. Еще пуще удивился герой — он-то знал силу своего удара. Тогда пошел вепрь в атаку, роя копытами землю и норовя поддеть Геракла огромными клыками.

Увернулся Геракл. Запетлял по лесу. Теперь охотник превратился в добычу, улепетывая от разъяренного вепря.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Против всех
Против всех

Новая книга выдающегося историка, писателя и военного аналитика Виктора Суворова — первая часть трилогии «Хроника Великого десятилетия», написанная в лучших традициях бестселлера «Кузькина мать», грандиозная историческая реконструкция событий конца 1940-х — первой половины 1950-х годов, когда тяжелый послевоенный кризис заставил руководство Советского Союза искать новые пути развития страны. Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, автор рассказывает о борьбе за власть в руководстве СССР в первое послевоенное десятилетие, о решениях, которые принимали лидеры Советского Союза, и о последствиях этих решений.Это книга о том, как постоянные провалы Сталина во внутренней и внешней политике в послевоенные годы привели страну к тяжелейшему кризису, о борьбе кланов внутри советского руководства и об их тайных планах, о политических интригах и о том, как на самом деле была устроена система управления страной и ее сателлитами. События того времени стали поворотным пунктом в развитии Советского Союза и предопределили последующий развал СССР и триумф капиталистических экономик и свободного рынка.«Против всех» — новая сенсационная версия нашей истории, разрушающая привычные представления и мифы о причинах ключевых событий середины XX века.Книга содержит более 130 фотографий, в том числе редкие архивные снимки, публикующиеся в России впервые.

Анатолий Владимирович Афанасьев , Антон Вячеславович Красовский , Виктор Михайлович Мишин , Виктор Сергеевич Мишин , Виктор Суворов , Ксения Анатольевна Собчак

Фантастика / Попаданцы / Документальное / Криминальный детектив / Публицистика
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука