Несколько дней спустя Герингу вручили обвинительный акт, где его ошибочно именовали генералом СС (Геринг эту фразу вычеркнул). Рейхсмаршала обвиняли в том, что он «способствовал военным и экономическим приготовлениям к войне», «принимал участие в планировании и развязывании нацистскими участниками преступного сговора агрессивных войн в нарушение международных договоров, соглашений и гарантий… санкционировал совершение, отдавал распоряжения на осуществление и был соучастником военных преступлений… и преступлений против человечности… включая разнообразные преступления против личности и собственности».
С самого начала процесса Геринг понимал, что его ждет виселица. Если союзники пощадят его, второго человека в Третьем рейхе, то как они смогут казнить обвиняемых в военных преступлениях и преступлениях против человечности рангом пониже?
В ответ на просьбу Гильберта оставить письменный комментарий на полях текста обвинительного заключения Геринг размашисто начертал:
«Победитель всегда будет судьей, а побежденный — обвиняемым».
Вскоре ему сообщили об аресте Эмми, и он возмущенно заявил Келли:
«Я об одном только просил, когда сдавался: чтобы мою семью защитили и позаботились о ней».
Своим адвокатом Геринг избрал доктора Отто Штамера, опытного 70-летнего юриста из Киля. Ему помогал доктор Вернер Бросс. Они вместе с Герингом готовили выступления защиты. У Геринга почти не осталось документов, и ему пришлось полагаться на свою память, надо признать, очень хорошую. Рейхсмаршал решил не пенять на Гитлера, а взять на себя вину за все приказы, изданные от имени фюрера.
Геринг еше 22 апреля 1945 года слышал, как Ева Браун сказала Шпееру, что они с Гитлером добровольно уйдут из жизни. Рейхсмаршал заявил Гильберту:
«— Гитлер поступил правильно, совершив самоубийство. Это — не трусость. Ведь он же — глава государства. Невозможно представить себе Гитлера, ожидающего в камере суда за военные преступления. Хотя под конец он меня возненавидел, фюрер остается для меня символом Германии. Это все равно как если бы после Первой мировой войны судили кайзера. Даже японцы настояли, чтобы их император не был отдан под суд. И мне лучше утяжелить свою участь, взять на себя ответственность за все, чем видеть живого Гитлера перед иностранным судом. Вот Гиммлер — дело другое. Ему следовало бы ответить перед судом хотя бы за себя и за своих подручных. Он смог бы своими показаниями избавить от обвинения в соучастии в массовых убийствах очень многих».
«Неужели вы не знали обо всех творившихся ужасах? — удивился Гильберт. — Ведь о них говорил весь мир!»
«Приходилось слышать массу домыслов, и никто из нас, естественно, ни во что подобное не верил, — утверждал Геринг. — Но эсэсовские генералы, которым было поручено исполнять эти приказы, наверняка знали обо всем. Как они могли оставаться в ладах с собственной совестью? Я этого не понимаю».
Рейхсмаршал умолчал о том, что и сам отдавал подобные приказы. А у Геринга с совестью точно было все в порядке. Он так никогда и ни в чем не раскаялся.
24 октября 1945 года на трубе отопления в камере повесился доктор Роберт Лей, глава Имперского трудового фронта — единственного действовавшего в нацистской Германии профсоюза. Он смастерил петлю из своего носового платка, разрезав его на узкие полосы. В предсмертной записке Лей сообщил, что не может больше переносить терзающее его чувство стыда, и осудил политику преследования евреев. А незадолго до смерти он говорил Гильберту, что ничего не знает о преступлениях, в которых его обвиняют:
«Как я могу готовить какую-то защиту, если меня обвиняют в преступлениях, о которых я не имел ни малейшего понятия? Если после ужасного кровопролития этой войны нужна еще парочка жертв, чтобы удовлетворить присущее победителям чувство мести, тогда все понятно! Они найдены».
От волнения глава Имперского трудового фронта заикался. Он прислонился к стене камеры и воскликнул:
«Поставьте нас к стенке и расстреляйте — вы же победители! Но зачем тащить меня на этот суд как…» — слово «преступника» Лей так и не смог выговорить.
Замечу, что Лей явно был не самым одиозным из подсудимых. Ни к заговору с целью развязывания войны, ни к «окончательному решению» он непосредственно причастен не был, и виселица ему, очевидно, не грозила. Отделался же бывший глава гитлерюгенда Бальдур фон Ширах 20 годами тюрьмы! Вряд ли глава нацистских профсоюзов получил бы больше, чем вождь нацистской молодежи.