«Геринг возмущенно спросил меня, как я могу поносить фюрера и считать покушение на него оправданным. И знаете, что я ему ответил? «Геринг, я уважал вас как кадрового кайзеровского офицера из хорошей семьи. И всегда верил, что, если Гитлер зайдет слишком далеко, вы его просто возьмете за шкирку и вышвырнете вон. Я считал вас сильным и прямым человеком, причем не только я». Он мне ответил: «Я кое-что предпринимал, но мне понадобились бы три психиатра, чтобы признать его недееспособным». На это я ему сказал: «Дорогой Геринг, вам и вправду нужны были три психиатра, чтобы понять, что Гитлер ведет Германию в никуда?» Какая чушь! Нет, правда, мы все его очень уважали! Но после того как он принялся цеплять на себя эти побрякушки, стал брать взятки направо и налево, забросил свои обязанности, когда Германия истекала кровью…»
Тут Папен безнадежно махнул рукой.
Подозреваю, что насчет трех психиатров Папен придумал, чтобы дискредитировать Геринга и отвести его обвинения в нелояльности в связи с участием Папена в заговоре 20 июля. Рейхсмаршал, мол, тоже подумывал о государственном перевороте. На самом деле Геринг был достаточно искушенным политиком, чтобы понимать: с помощью трех или даже трех десятков психиатров Гитлера от власти не отстранить.
13 июня у Геринга с Гильбертом вновь зашел разговор о преступлениях нацистов. Рейхсмаршал был раздражен:
«Зверства! Вечно вы суетесь со своими зверствами и жестокостями! Только и знаете, что повторяете одно и то же! Что вы вообще смыслите в политике? Это политический процесс победителей над побежденным, в Германии это ясно всем!»
«Хладнокровным убийствам миллионов человек оправдания быть не может! — в очередной раз повторил Гильберт. — Я не могу себе представить, что немецкий народ желал смерти этих миллионов и что он благодарен нацистской клике за то, что она вовлекла его в эту войну».
Чушь все это! — зло бросил Геринг. — Нет такого человека, который одобрил бы геноцид. Вы просто пытаетесь пристегнуть эти вопросы к политике!»
«Вы что же, отрицаете, что Гитлер отдавал приказы об уничтожении евреев, если он сам заявил об этом в своем завещании?»
«Это не доказательство! — парировал Геринг. — Я считаю, что он в конце концов взял на себя вину за все. Гиммлеру каким-то образом удалось втянуть его в это, и его самоубийство как раз и свидетельствует в пользу того, что он взвалил на свои плечи всю полноту ответственности».
Геринг посоветовал своим товарищам «не распускать язык при этом Гильберте». В своей книге американский психолог так прокомментировал этот совет:
«Эти американцы», по его мнению, вообще люди неученые и образ мышления немца им недоступен…»
Думаю, что на самом деле Геринг небезосновательно полагал: Гильберт сообщает обо всех разговорах стороне обвинения, и поэтому призывал не давать прокурорам материал, который можно было обратить против подсудимых. Сам-то он говорил в присутствии Гильберта только то, что хотел довести до сведения обвинителей.
17 июня 1946 года, во время выступления Папена, который утверждал, что поставил условием своего назначения послом в Вену отзыв оттуда представителя НСДАП Хабихта, причастного к убийству канцлера Дольфуса, Геринг возмутился: «Гнусная ложь от начала и до конца! Хабихта отозвали еще раньше! Я слышать не могу эту ерунду!» И прокричал в адрес Папена: «Трус! Трусливый заяц! Лжец!»
Когда на следующий день британский обвинитель Максуэлл-Файф процитировал выдержки из речей Папена, где тот превозносил Гитлера как вождя, ниспосланного Германии небесами, чтобы вывести страну из нищеты, рейхсмаршал рассмеялся в голос и сделал непристойный жест. Захихикал Геринг и тогда, когда обвинитель зачитал письмо Папена Гитлеру, в котором вице-канцлер, сам подвергшийся аресту в «ночь длинных ножей», поздравлял фюрера с тем, что он «героически подавил путч Рема».