Герман Геринг. Железный маршал

Утверждение, будто Геринг к тому времени уже утратил свое влияние, выглядит большим преувеличением. В действительности фюрер сохранял к нему доверие вплоть до последних недель Третьего рейха, регулярно совещался с ним и оставил в его руках огромные полномочия. Конечно, во время войны Геринг вынужден был сосредоточиться на руководстве люфтваффе и авиапромышленностью, тогда как другие его должности, в том числе уполномоченного по выполнению четырехлетнего плана и главы концерна «Герман Геринг», приобрели во многом номинальный характер. Однако именно командование одним из главных видов вооруженных сил имело важнейшее значение для оказания влияния на Гитлера и политику Германии в целом.

Разумеется, неудачи люфтваффе больно били по их престижу. Гитлер критиковал рейхсмаршала за неспособность защитить германские города от «ковровых бомбардировок» союзной авиации. Но с другой стороны, фюрер понимал, что от Геринга тут мало что зависело: промышленный потенциал Германии был несопоставим с американским, и почти до самого конца сохранял доверие к Герману.

Некоторые из подсудимых накануне и во время процесса отзывались о Геринге еще резче, чем Шелленберг в посмертно опубликованных мемуарах. Так, Шахт на замечание Гильберта, что Геринг упорно не желает воспринимать нюрнбергский процесс всерьез, демонстрируя презрение к судьям и обвинителям, охотно поддакнул:

«О чем тут говорить? На эту толстокожую свинью ничего не действует!»

Редер, находясь в советском плену, подписал заявление, в котором резко критиковал Геринга и других нацистских лидеров. Уже в камере Нюрнбергской тюрьмы он признался Гильберту, что в тот момент рассчитывал на то, что его не будут судить как военного преступника, и потому резал правду-матку.

Подсудимые сочли, что в Москве на Редера оказали сильнейшее давление. Обвинение цитировало выдержки из этого заявления и настаивало на его полном зачтении, но адвокат Редера стал протестовать, и 21 мая 1946 года суд с ним согласился.

В заявлении Редера утверждалось: «…личность Геринга оказала разрушительное влияние на участь Германского рейха. Его отличительными чертами были непомерное тщеславие и честолюбие в сочетании с гипертрофированным чувством собственной значимости, хвастовством, неискренностью, упрямством и эгоизмом. Геринг всячески развивал в себе эти черты, несмотря на то что это шло вразрез с благом государства и его граждан. В своей ненасытной жадности и расточительности, в своей совсем не свойственной военному человеку изнеженности он поистине не имел себе равных.

По моему убеждению, Гитлер не мог не замечать в Геринге всех этих порочных черт, но предпочитал использовать их в своих собственных, узкоэгоистических интересах, поручая ему одно задание за другим с единственной целью — обезопасить себя от этого человека. Геринг, в свою очередь, усердно внушал всем окружающим мысль о своей безраздельной преданности и верности фюреру, но сам порой проявлял по отношению к нему совершенно непостижимую бестактность и неотесанность. Фюрер, однако, закрывал на это глаза.

Поначалу Геринг пытался внушить мне, что его отношение к военно-морскому флоту пронизано чувством уважения и товарищеского участия. Но вскоре, поддавшись собственному тщеславию, принялся перенимать у флота все ценное или попросту приворовывать у нас решения и идеи для последующего их внедрения в люфтваффе, нанося тем самым ущерб военно-морским силам и способствуя падению их авторитета».

Надо признать, что обвинения Редера попросту вздорны. Кто мог запретить Герингу перенимать все, что угодно, у ВМФ, тем более что флот, как технический вид вооруженных сил, имел больше общего с люфтваффе, чем сухопутные войска? Да и расточительства рейхсмаршала не стоит преувеличивать. Свои доходы он тратил в основном на покупку картин, которые в любом случае собирался подарить рейху, а обходился он германским налогоплательщикам немногим больше любого другого фельдмаршала или министра. А уж по сравнению с затратами даже на одни только люфтваффе это вообще были смешные цифры!

Выступление на процессе Йодля порадовало Геринга. 5 июня бывший начальник штаба оперативного руководства заявил, что впервые Гитлер обсуждал с ним возможность войны с Россией 29 июля 1940 года, причем фюрер интересовался, следует ли быть готовыми к отражению возможного удара русских уже осенью того же года. Гитлер приказал изучить варианты стратегического развертывания на Востоке, а 27 августа распорядился перебросить в Польшу десять пехотных и две танковые дивизии. Им следовало «быть готовыми к обороне подступов к румынским нефтяным скважинам», которые русские могут занять еще до наступления зимы и доступ к которым — есть непременное условие для боеспособности Германии.