Германия на заре фашизма

Дипломатические старания Брюнинга были вознаграждены раньше, чем он надеялся. Спустя четыре дня после отклонения требования о созыве рейхстага, 20 июня, американский посол Фредерик М. Сакетт сообщил новость о том, что президент Гувер предложил, чтобы президент Гинденбург официально обратился к нему за помощью. В ответ на эту просьбу Гувер передаст свои предложения другим странам – кредиторам. Консультироваться с кабинетом времени не было. Поэтому Брюнинг тотчас связался с Нойдеком и настоятельно попросил, чтобы президент принял предложение Гувера. Гинденбургу не хотелось просить о помощи, но, поразмыслив, он в конце концов согласился. К тому же его заверили, что текст его обращения не будет опубликован. Был составлен проект, маршал его отредактировал, и одобренная версия была передана той же ночью телеграфом в Вашингтон. Правда, она прибыла уже после того, как Гувер отослал свои предложения. Просьба Гинденбурга была краткой: «Страдания немецкого народа… заставляют меня пойти на необычный шаг, господин президент, и обратиться к вам лично. Немецкий народ уже много лет переживает тяжелейшие трудности, а последней зимой люди достигли предела выносливости. Экономического подъема, который ожидался этой весной, не произошло. Поэтому я предпринял шаги, на базе данных мне немецкой конституцией чрезвычайных полномочий, чтобы обеспечить выполнение наиболее важных задач, которые стоят перед правительством, и чтобы обеспечить необходимые средства существования для безработных. Принятые мною меры радикально воздействуют на экономику и социальные условия и требуют величайших жертв со стороны всех слоев населения». Гинденбург подчеркнул, что не было других способов выправить ситуацию без определенной помощи из – за границы… В завершение он предложил Гуверу принять меры к «немедленному изменению ситуации, угрожающей как Германии, так и спокойствию остального мира».

Учитывая сопротивление, неизменно связанное с подписанием чрезвычайных декретов, бесцеремонная претензия Гинденбурга на эксклюзивное авторство явилась сюрпризом, таким же как и тот факт, что он забыл отметить заслуги Брюнинга. Очевидно, он до сих пор считал, как и в свою бытность главнокомандующим, что, принимая итоговую ответственность за акцию, он мог также претендовать на заслуги за ее успех, даже если он не принимал участия в ее планировании. Так, он объявил о своем авторстве чрезвычайных декретов в ситуации, когда они могли быть сочтены похвальными усилиями по оказанию помощи своему народу. А конфиденциальный характер письма казался ему достаточной гарантией того, что его специфическое содержание не станет известно дома, где отношение к декретам была куда менее благоприятным. (Письмо стало достоянием широкой общественности спустя шесть месяцев во время дебатов в конгрессе Соединенных Штатов.)

Прошло более двух недель, прежде чем предложения Гувера были приняты всеми заинтересованными странами. В то время как большинство из них приветствовали инициативу, Франция выступила категорически против, и последовали длительные переговоры, имевшие целью убедить ее во временном характере моратория. Французы опасались, что Германия использует сэкономленные таким образом средства для военных, а не для экономических целей. Чтобы разуверить их на этот счет, Лондон и Вашингтон предложили, чтобы Германия отложила постройку нового тяжелого крейсера. Хотя предложение было вполне разумным, у Брюнинга были связаны руки. Он не сомневался, что любая подобная уступка будет отклонена Гинденбургом и Гренером и спровоцирует возобновление ожесточенной критики со стороны правых партий и некоторых его собственных сторонников. Канцлер предупредил, что любое уменьшение бюджета военно – морского флота приведет к отставке Гинденбурга. Предложение западных держав официально отказаться от идеи таможенного союза было встречено таким же взрывом негодования, хотя проект и так был безнадежно мертв. Оказавшись между президентом, с одной стороны, и «национальной оппозицией» – с другой, Брюнинг не имел пространства для дипломатических маневров.

6 июля Франция согласилась на мораторий. Этому предшествовал ряд договоренностей, направленных на «сохранение лица», которые, как был уверен Брюнинг, не будут отвергнуты ни Гинденбургом, ни Гренером, ни нацией. Но ценное время ушло, и финансовое положение Германии, слегка улучшившееся после первоначального объявления Гувера, снова начало резко ухудшаться. Меньше чем через неделю закрылись крупнейшие банки страны – Дармштадтский и Национальный, а 13 июля правительство было вынуждено объявить для банков нерабочий день. Брюнинг и Куртиус устремились в Лондон и Париж с просьбой о помощи. Но ни Британия, ни Соединенные Штаты не могли оказать помощь немедленно, а Франция, которая имела такую возможность, настаивала на политическом quid pro quo (услуга за услугу) – не пересматривать Версальский договор в течение как минимум десяти лет. Это условие канцлер не мог, да и не хотел принять.