Декрет был опубликован на следующий день, а днём позже все казармы и офисы СА и СС по стране были закрыты полицией. Сопротивления фактически не было, если не считать инцидента в Бреслау, где «безработные» штурмовики попытались воспротивиться своему изгнанию. Но было очевидно, что нацистов вовремя предупредили и они успели принять необходимые меры – спрятать оружие и компрометирующие документы до появления полиции. Кроме того, отсутствие открытого сопротивления вовсе не означало, что нацисты примирились с поражением. Организационно СА и СС продолжали существовать, под вывеской антикоммунистических союзов, спортивных клубов или новых партийных ячеек. А нежелание нацистов выказать открытое неповиновение декрету должно было убедить президента, армию и симпатизирующее нацистам население в том, что они вполне законопослушны и терпят несправедливое к ним отношение со стороны правительства.
Если внешне мероприятие не вызвало серьёзных беспорядков, за кулисами страсти кипели нешуточные. Как и ожидалось, в президентский дворец хлынул очередной поток жалоб и протестов. Да и в министерство рейхсвера поступило немало недовольных откликов от командиров, на что Шлейхер не преминул с явным удовлетворением указать Гренеру. Президент, всегда опасавшийся подобной шумихи, был очень расстроен, а содержание жалоб не могло его не встревожить. В них содержались намёки на то, что запрет есть не что иное, как вознаграждение левым за помощь во время предвыборной кампании. Критики также высказывали мнение, что запрет негативно скажется на положении рейхсвера, поскольку любые действия Гренера, как министра внутренних дел, касаются и армии. Кроме того, Гинденбурга очень тревожило, что многие генералы, находящиеся на действительной службе, отнеслись к этому шагу в высшей степени неодобрительно. Терпя душевные муки, маршал даже не подумал о том, что эти люди грубо нарушают воинскую дисциплину, направляя жалобы ему, минуя своих вышестоящих командиров. Поскольку об отмене декрета речи не было, он решил продемонстрировать своим критикам непредвзятость и отсутствие партийных пристрастий. Для этого он надумал потребовать роспуска «Железного фронта» (хотя всё же не «Стального шлема»). Генералу фон Хаммерштейну было предложено подготовить материалы, оправдывающие такую меру, что было неуместным жестом со стороны Гинденбурга. Дело было чисто политическим, а значит, все документы должны были проходить через Гренера – министра внутренних дел.
Получив весьма немногочисленные материалы, которые Хаммерштейну удалось собрать, Гинденбург направил Гренеру письмо, в котором предложил установить, подлежат ли роспуску другие группы, подобные СС и СА. Тон письма был намеренно недружелюбным. Гренеру довольно резко предлагалось рассмотреть этот вопрос с той же серьёзностью, с какой он, Гинденбург, отнёсся к требованию Гренера о роспуске нацистских формирований. Чтобы ещё более явно выказать своё неуважение, письмо было сделано достоянием прессы раньше, чем оно попало к Гренеру. Таким образом, президент сделал ещё одну отчаянную попытку заверить своих старых друзей, что сердцем он на их стороне.