ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА

Насколько необоснованными были надежды на Гинденбурга, показало поведение президента в следующие несколько дней. 7 марта баварский представитель в правительстве рейха фон Шперр передал в Мюнхен рекомендацию Мейснера не выступать против новых выборов в ландтаг, которых требовали нацисты. По заверению Мейснера, это был единственный способ избежать вмешательства рейха в дела Баварии. А когда Шперр, который только что получил назначение на этот пост, прибыл к Гинденбургу, чтобы вручить свои верительные грамоты, президент с обидой заметил, что считает оскорбительным недоверие Мюнхена к его словам: у Баварии нет никаких оснований для беспокойства, и об интервенции речь не идёт. Конечно, ей придётся сделать некоторые выводы, учитывая результаты последних выборов в рейхстаг, несколько туманно добавил он, но только «ради бога, никаких новых выборов». Гитлер, с которым Шперр встретился следующим, также отрицал намерение вмешательства в дела Баварии, но предупредил, что давление снизу может оказаться таким сильным, что у канцлера попросту не будет другого выхода.

Это самое «давление» начало ощущаться уже утром 9 марта. Мюнхенские штурмовики организовали демонстрацию, требуя отставки правительства. Баварское правительство направило телеграмму с выражением протеста в адрес президента, который пригласил к себе Гитлера. Канцлер назвал мюнхенские события внутренней проблемой Баварии, в решение которой правительство рейха не должно вмешиваться. Баварский кабинет должен сам восстановить порядок и провести соответствующую реорганизацию своих рядов. Гинденбург принял это объяснение, и весь день Шперр, которого донимали звонками из Мюнхена, получал разъяснения и в президентском дворце, и в рейхсканцелярии, что планы назначения в Баварию рейхскомиссара не рассматриваются.

Назначение рейхскомиссара в Баварию состоялось поздно вечером. На следующее утро Гельд выразил протест Гинденбургу. Он потребовал отмены этого назначения как необоснованного и с точки зрения закона, и по существу. Мейснер был послан к Гитлеру, который объяснил, что мера была принята, чтобы избежать кровопролития. И снова Гинденбург удовлетворился ответом канцлера. Гельду сообщили, что «правительство рейха действовало в рамках своей компетенции», и предложили больше не беспокоить президента, поскольку подобные жалобы должны адресоваться канцлеру. Гинденбург сохранил такую же безучастность, когда днём позже такая же участь выпала Вюртембергу.

В действительности Гинденбург официально почти ничего не мог сделать, чтобы помочь Баварии, поскольку, подписав декрет от 28 февраля, выпустил из своих рук ряд президентских прав. Однако наглость, с которой лично Гитлер узурпировал эти права, хотя они были переданы не ему, а правительству рейха, должна была насторожить Гинденбурга и дать ему понять, что нельзя отказываться хотя бы от оставшихся президентских прерогатив. На деле же произошло обратное. 15 марта кабинет обсудил акт, по которому избранный рейхстаг передавал законодательные функции правительству рейха. Акт должен быть составлен таким образом, сообщил Фрик, чтобы правительство имело право пренебрегать любыми положениями конституции. Гугенберг спросил, будет ли президент принимать участие в законодательной деятельности, которая будет осуществляться на основе предлагаемого акта. Мейснер поспешно ответил, что нет необходимости тревожить президента подобными вопросами, поскольку он не требовал для себя такого права. Поразмыслив, он добавил, что, вероятно, было бы желательно привлекать авторитет президента в делах особой важности, но это предложение явно было внесено, чтобы помочь правительству, а не ограничить его. На послевоенном процессе Мейснер утверждал, что Гинденбург всегда был против взятия на себя ответственности за непопулярные чрезвычайные декреты и был рад освободиться от этого бремени благодаря соответствующему законодательному акту. Он не хотел служить, процитировал своего патрона Мейснер, «машиной для подписи» или «прикрытием для Гитлера». Президент не только не возражал, но и приветствовал урезывание своей власти и с готовностью отказался от своего права рассматривать и опубликовывать законы. Ни Папен, ни кто-либо другой не пытались убедить его не отказываться от столь важной президентской обязанности, которая в тот момент была важнее, чем когда бы то ни было. Вся концепция «приручения» Гитлера основывалась на активном участии Гинденбурга, но тот небрежно отказался от роли гаранта конституции и защитника законного цивилизованного правительства, хотя обязан был понимать, как много поставлено на карту.