Германия на заре фашизма

По просьбе Гитлера Гинденбург сначала принял его лично. Отказ от успокаивающего присутствия Мейснера, очевидно, заставил маршала испытывать дополнительное напряжение, но он старался проявить максимум несговорчивости. Гитлер, надеявшийся в отсутствие Мейснера выглядеть более убедительным, был разочарован. В полном соответствии с подготовленным заранее текстом Гинденбург воздал хвалу национальной гордости и идеализму, которые пробуждает Гитлер, но потом, как позже вспоминал фюрер, отошел от написанной речи. Пожаловавшись на агрессивное поведение нацистской молодежи, он припомнил инцидент в Танненберге, когда толпа начала скандировать ему: «Проснись! Проснись!» «Я же не сплю!» – обиженно проворчал он. Гитлер заверил старого маршала, что он неправильно понял или не расслышал крики толпы. Он наверняка слышал известный боевой клич нацистов «Германия, проснись!», а лично маршала никто обидеть не хотел. Беседа завершилась без принятия какого – либо решения. Как отмечено в протоколе, собеседники, по сути, снова лишь определили свои позиции.

Когда к ним присоединился Мейснер, все повторилось. Гинденбург требовал, чтобы Гитлер вошел в непартийный кабинет, в котором ему будет выделено несколько портфелей, а Гитлер говорил, что может войти в кабинет только в качестве его главы. «Я вовсе не собираюсь ставить на все министерские посты национал – социалистов, – заверял он президента, – но политическое лидерство должно быть сосредоточено в одних руках, поскольку я рискую не только своим именем, но и движением». Сыграв на широко распространенной боязни коммунистической угрозы, он хмуро изрек: «Если это движение погибнет, Германия окажется в величайшей опасности из – за восемнадцати миллионов марксистов, среди которых четырнадцать или даже пятнадцать миллионов коммунистов. В интересах отчизны мое движение должно сохраниться, а это значит, что я должен стать лидером». Непартийное правительство, поддерживаемое президентом, может управлять страной еще некоторое время, «но долго это не продлится. Не позднее февраля начнется новая революция, и Германия перестанет быть мощным фактором мировой политики».

Если нацисты являются непримиримыми врагами коммунистов, тогда почему, пожелал узнать Гинденбург, они участвовали в забастовке берлинских транспортников? «Люди настроены очень решительно, – объяснил Гитлер, воспользовавшись этой возможностью, чтобы добиться желаемого. – Даже если бы я попытался сдержать моих людей, забастовка все равно произошла бы, но я бы лишился своих сторонников среди рабочих, а это противоречит интересам Германии». И он снова принялся убеждать президента, что только его назначение канцлером может спасти страну от большевизации.

На бизнесменов и промышленников таким образом можно было воздействовать – но только не на Гинденбурга. Его недоверие к Гитлеру нисколько не уменьшилось. Но если уж национал – социализм стал национальным движением, его следовало контролировать. И Гинденбург попытался применить личный подход, который так часто выручал его раньше. «Я могу только повторить свою просьбу: помогите мне. Я высоко ценю вдохновляющую вас и ваше движение великую идею и хотел бы видеть вас в правительстве. Я не сомневаюсь в искренности ваших намерений, но не могу согласиться на партийное правительство».

Будет ли Гитлер контактировать с другими партиями? Нет, если не получит мандат на формирование правительства. Решение за президентом. Но если он получит такой мандат, убеждал фюрер, он сможет достичь соглашения относительно программы и состава кабинета. Его правительство также получит от рейхстага акт о предоставлении дополнительных полномочий, дающий право принимать все меры, которые будут сочтены необходимыми. Гитлер выразил уверенность, что никто, кроме него, такой акт получить не сумеет. Он сможет решить все проблемы.

Но даже перспектива больше не подписывать чрезвычайные декреты не поколебала позицию Гинденбурга: ему необходимо время, чтобы подумать, после чего можно будет снова вернуться к обсуждению. Президент снова призвал Гитлера вспомнить о солдатском чувстве долга и, на некоторое время позабыв о пропасти, разделявшей маршала и капрала, упомянул о «старом братстве по оружию, которое свело нас вместе на войне. Пойдите мне навстречу, и мы обязательно сможем работать вместе».