Германия: самоликвидация.

Фади Саад делал свою карьеру насильника, будучи членом уличной банды, пока сам не был избит и покалечен другой бандой. Это привело к его исправлению. Сегодня он – социальный работник в берлинском районе Нойкёльн{400}. По большей части Фади Саад возится с «дойраберами», родившимися в Германии арабскими беженцами. «Уютная плюшевая педагогика для этих сорвиголов не подходит», – говорит он. Двенадцатилетний подросток, прибегающий к насилию, должен наказываться незамедлительно. Недостаточно приговорить его к социальным работам лишь месяц спустя. «Он выйдет и побьёт первого же попавшегося». От болтовни на тему интеграции, считает Фади Саад, толку мало: «Интегрировать – значит, включить. Но во что? И кого я должен интегрировать? Я знаю и немцев, которые не говорят по-немецки. Что, их я тоже должен интегрировать?» Фади Саад рассказывает о своей первой поездке в Ливан, о том, что мальчишки там перед началом занятий должны показывать свои ногти и что никому даже в страшном сне не может привидеться идея приветствовать своих приятелей обращением «потаскухин сын»{401}.

В Берлине около 20 % всех насильственных преступлений совершается лишь тысячей турецких и арабских преступных подростков, группой, составляющей 0,3 промилле всего населения Берлина. Но в отчёте Федерального правительства об интеграции этот криминалитет изображён как нечто относительное. Там говорится: «По меньшей мере для группы молодых людей криминологи исходят из того, что при сравнении групп с равными семейными, школьными и социальными общими условиями, равно как и с такими же ценностными ориентирами, более высокое уличение ненемцев в конечном счёте уже не регистрируется»{402}. В этой ахинее явно путают эмпирическую науку с политической теологией. Кому, собственно, на пользу то, что замалчиваются очевидные факты, ведь этим замалчиванием не обманешь и самого подростка, если он достаточно разумен. Тут ни истины, ни ясного анализа, ни интеграции. Авторам следовало бы один раз проехаться в центр района Веддинг, сопровождая патрульный выезд комиссара полиции Флориана Сёддинга. Там живут 82 тыс. человек, половина с турецкой или арабской миграционной историей. Насилие, в том числе 104 нападения на полицейских в год, исходит почти исключительно из группы мигрантов{403}.

Авторы отчёта по интеграции могли бы также побеседовать с Кирстен Хайзиг, судьёй в Нойкёльне, которая видит взаимосвязь между вопросами насилия и существованием параллельных обществ. О своей «клиентуре» она говорит следующее:

«В зале суда у меня сидят преимущественно арабские преступники. Они и их семьи пытаются уйти от нашего правосудия, разбирая инциденты внутри этой этнической группы… Есть в мигрантских кварталах особенное скопление проблем, которыми и питается криминалитет».

На вопрос, этническая ли это проблема или социальная, Кирстен Хайзиг ответила:

«Тут многое сходится вместе: с одной стороны, высокая безработица, отчуждённость в школе и общая запущенность. Сюда добавляются культурные факторы: у некоторых турок и арабов особенно проявляется мания мужественности. Понятия о чести и уважении настолько эмоционально наполнены, что дело быстро доходит до насилия. Побои в воспитании, к сожалению, обычная практика. Если отец не пользуется уважением по той причине, что он безработный, он добивается этого уважения побоями. Закрытые общества развиваются по собственным правилам. В этом я вижу большую опасность».

Кирстен Хайзиг выделила среди турецких и арабских мигрантов в параллельном обществе Нойкёльна также сильно выраженную враждебность по отношению к немцам и привела примеры: «Один двенадцатилетний подросток обозвал свою одноклассницу лахудрой, потому что она не носит головной платок. Другой обвиняемый заявил полицейскому чиновнику: «Ты – дерьмо у меня под ногами, мне насрать на Германию». Подростки заявили немецким женщинам: «Вас, немцев, надо газом травить». Если так ведут себя по отношению к иностранцам немцы, мы называем это расизмом»{404}.