Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Следствием «правильного» исповедания и ревности на поприще церковного служения выступала забота о благе подданных вне зависимости от сословных перегородок. Причем значение этого понятия восходило к старой аристотелевской концепции «общего блага», воспринятой в учении св. Фомы. Под ним подразумевали удовлетворение интересов подданных (разумеется, в сословно-корпоративном понимании) на почве соблюдения традиционных прав без «новации». Князь лишь хранит интересы подданных, не меняя их содержания, вообще не создавая новых ориентиров. Властные прерогативы государя ограничены его «прирожденным» правом на власть, но в рамках традиции. Нарушая ее, князь превращается в «тирана», в «модификатора», что влечет разрушение христианского правления. Католические взгляды здесь были отмечены, быть может, печатью большего стремления к сохранению иерархии ценностей — от благочестия личного к соблюдению блага подданных. Лютеранская же концепция, ориентированная на непосредственный ветхозаветный образец, видела в князе патриарха, «отца страны» (Landesvater). Забота о поддержании веры органично связывалась с поддержанием мира и порядка в «общем Доме», где княжеская семья была неотделима от мира подданных государя. Подобно царям Израилевым, правившим богоизбранным народом, князь-отец выступал кормильцем и патроном всех своих подданных. Как показывают исследования П. Мюнха, патерналистские библейские мотивы хотя и не были порождением только лишь реформационной эпохи, но решительно подчеркивались с середины XVI в., не столько поднимая князя над подданными, сколько соединяя подданных вокруг самого властителя.

Культ Девы Марии занимал особое место в благочестии католических государей. Покрова Богородицы распростерты над Баварией и ее династией. Семейный 1572 г. Центральная часть алтаря церкви Св. Марии в Ингольштадте

И для католической, и для протестантской традиции были равно чужды идеи «аморальной» политики, основанной на нехристианских ценностях и преследовавшей лишь «государственную выгоду». Следствием стало, как показывают исследования Р. Бёрли, отторжение идей Маккиавеллии, дидактичный «антимаккиавеллизм». отраженный в придворной публицистике на рубеже веков. В целом же, несмотря на явную тенденцию к антропоцентризму, превращавшую князя в главный объект дидактики, сама концепция правления хранила тесную взаимосвязь духовного и земного, светского и церковного, выступала все еще мало подверженной секулярным импульсам единой величиной. Если во второй половине XVI в. княжеские зерцала были до предела насыщены назидательными, дидактическими мотивами, в которых отражалась тревога за судьбы веры, зависимые от волеизъявления князей, то в XVII в. мы видим подчеркнутый триумфальный тенор. Идеальный государь на троне воспринимался воплощенной добродетелью.

Обостренное желание видеть в государе верного защитника веры, соответствующего высоким требованиям эпохи, выдвигало повышенные требования к «правильному» воспитанию будущего властителя. Здесь трудно увидеть принципиальные отличия между католической и лютеранской моделью. По-прежнему огромным было влияние династических традиций, домашней атмосферы и домашнего наставничества, где дуэт материнского благочестия и дворянских добродетелей отца играл решающую роль.