Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

То была воистину гениальная находка собравшихся в Вестфалии экспертов. Базовые основы имперской организации освобождались от бремени решения конкретных проблем, которыми отныне занимался только рейхстаг. Опорные сваи имперского здания отделялись от слишком громоздкого механизма повседневной рутины. Вестфальские трактаты превращались в общий «вечный закон» Священной Империи и были призваны лишь регулировать принципиально важные вопросы, от которых зависело будущее.

Они восстанавливали земский мир и компромисс между сословиями и короной. В этом смысле соглашения 1648 г. лежали в русле предшествующей традиции. Наряду с постановлениями Вормского рейхстага 1495 г. и Аугсбургским миром 1555 г. они торжественно венчали многовековое развитие Священной Римской Империи.

Таковы были положения знаменитого мира. Как они оценивались в немецкой историографии?

Современники конгресса, видные протестантские правоведы и эксперты (такие как Филипп Богуслав Хемнитц, успевший к 1648 г. завершить свой труд о шведской кампании в Германии) видели главным и самым позитивным результатом создание аристократической конфигурации Империи, защищавшей свободы сословий. По мнению этих ученых мужей, Вестфальский мир был призван ликвидировать главный очаг нестабильности, главную пагубу имперского мира, гнездившуюся на верхушке сословного айсберга, у самого подножия престола: желание императора-католика (шире — Дома Габсбургов) нарушить исторически сложившийся баланс сил и установить тиранию «абсолютного правления». В глазах позднейших поколений правоведов (Юстус Мозер) достигнутые в 1648 г. соглашения позволяли увековечить паритет в отношениях сословий с императором, что являлось основой всей имперской организации. В свою очередь, протестантские богословы и в середине XVII в. и позже усматривали в итоговых постановлениях 1648 г. победу в борьбе за «чистое учение», за «святое Евангелие» с католицизмом, с силами Старой Церкви. Главным аргументом в пользу такого мнения выдвигались гарантии религиозных свобод как для кальвинистов, так и для лютеран, провозглашенные вестфальскими статьями.

В XIX в. в атмосфере общественного подъема и войн за объединение торжествовал национально-государственный подход, великолепно представленный у Л. Ранке и побуждавший со скорбью взирать на последствия самой длительной войны в немецкой истории. Увековеченный в 1648 г. национальный и религиозный раскол вызывал у историков такое же неприятие, как и возвышение на немецком пепелище Франции. В итогах Тридцатилетней войны стали видеть истоки последующих национальных бед, спасение от которых можно было обрести лишь под державной дланью Гогенцоллернов. В первой половине минувшего XX в. подобные суждения «обогатились» исключительными по пафосу националистическими штампами.

Решительный перелом в оценках наступил в середине XX в. Фриц Дикманн первым из немецких историков изъял дискуссию вокруг 1648 г. из прежних национально-религиозных координат. Место традиционных подходов в его работе заняла государственно-правовая аргументация. Находясь под влиянием последней волны государственного позитивизма, Ф. Дикманн стремился подчеркнуть негативные последствия Вестфальских соглашений для имперских структур: по его мнению, оснабрюкский договор закреплял слабость имперского престола перед усилившимися позициями сословий. Имперское единство не распалось, но отныне решающий центр тяжести был смещен на территориальный уровень, где за счет гарантированных в 1648 г. полномочий резко усилились позиции князей. Внутренний распад Империи на отдельные доминирующие региональные силы становился неизбежным. Тем самым, по мысли Ф. Дикманна, условия мира несли в известной мере революционные последствия для Германии: они окончательно обеспечили победу партикуляризма над центростремительными силами короны. В то же время исследователь отдавал должное элементам секуляризации правосознания, отраженным в вестфальских соглашениях. 1648 г. создал — впервые в истории Европы — систему международных соглашений, основанных на суверенитете отдельных государств. Международное право, отделенное от конфессиональной основы, приобретало самостоятельный вес. Внутри Империи, по мысли Ф. Дикманна, возникала ситуация, схожая с европейской моделью: имперские чины превращались в носителей регионального «суверенитета», отношения их с короной складывались на почве секулярного права.

Эрнст Вальтер Цееден видел в Вестфальском мире важный рубеж конфессиональной эпохи, но его оценки в целом были созвучны мнению Ф. Дикманна. Историк со скепсисом смотрел на будущее имперских структур.