Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

По-новому историк попытался представить и место императора в структурах Империи. Мир отнюдь не ознаменовал торжество сословного, партикуляризма над имперским единоначалием. «Сохранившееся правовое пространство открывало императору путь к возвращению в Империю. И габсбургские императоры барочной эпохи, прежде всего Леопольд I, последовательно использовали предоставленные возможности» [43. S. 146]. Играя на межсословных противоречиях, императоры получали пространство для маневра и усиленно выпестовывали клиентелу как в наследственных, так и в сопредельных владениях. Вестфальский мир, кроме того, фиксировал церемониальный порядок представительства на рейхстаге, позволявший венценосцам купаться в блеске барочной репрезентации. В то же время принцип религиозного паритета между конфессиями обязывал корону выступать в качестве нейтральной, сплачивающей всех подданных силы. Наличие компромиссной партии имперских князей с архиепископом Майнцским Иоганном Филиппом фон Шенборном во главе было благоприятной предпосылкой для координирующей деятельности престола, что с успехом было реализовано в годы правления Леопольда I.

Иначе А. Шиндлинг рассматривает и результаты сословно-имперского диалога. «Политическая программа Вестфальского конгресса означала для Империи укрепление иерархии сословий, расширение сословных прав, учреждение рейхстага как центрального правительственного органа Империи. Однако радикальные тенденции, направленные против императора и курфюршеской коллегии и заявленные при поддержке Швеции и Франции некоторыми имперскими чинами, остались неосуществленными. В Оснабрюкском договоре не были зафиксированы ни ограничение имперских полномочий, ни реформа рейхстага, направленная против курфюрстов… Таким образом, Вестфальский мир весьма сильно содействовал внутреннему и внешнему росту немецкого территориального государства. Но следует подчеркнуть, что это государство покоилось в пределах имперской организации, ценность которой в правовом смысле не только не упала, но и повысилась. Вестфальский мир не провозглашал суверенитет имперских сословий, хотя подобные намерения, быть может, и играли бы на руку Франции. Фактическое развитие имперской организации после 1648 г. следовало в ином русле: на основе Вестфальского мира 1648 г. Империя во второй половине XVII в. обрела новую стабильность и консолидацию, выражением которой стало восстановление властных позиций Габсбургов в Империи и на рейхстаге» [44. S. 1306–1308]. В еще большей мере, нежели Ф. Пресс и Э. В. Цееден, А. Шиндлинг подчеркивает преемственность соглашений 1648 г., предшествовавших общеимперским уложениям.