испытал много превратностей в годы войны. Некоторые процветающие в начале века общины были уничтожены ее огненным смерчем. Магдебург, дотла сожженный и потерявший почти всех своих жителей (30 тыс.) в 1631 г., может служить, пожалуй, самым скорбным примером. Однако он все же являл исключительный по драматизму случай. Многим городам удалось выйти из войны с меньшими потерями, а некоторые, как Франкфурт-на-Майне, Гамбург или Бремен, смогли даже оживить свою экономическую деятельность. Необходимость дифференцированного подхода здесь очевидна и в этом, вероятно, можно усмотреть позитивный результат исследования Г. 3. Штейнберга. Для послевоенного городского ландшафта характерной становилась все более тесная взаимосвязь правового статуса общины с ее экономическим потенциалом. Теперь лишь только самые мощные, наиболее благополучные города, как, например, Франкфурт-на-Майне или Гамбург, продолжали оберегать свое непосредственное имперское подданство и настаивать на нем. Пребывая в более выгодных экономических условиях, чем многие другие общины, они с успехом защищали свои привилегии как на всеимперских форумах рейхстага, так и перед соседней территориальной властью. Однако несравненно более многочисленное сообщество земских городов интегрировалось в местную сословную пирамиду и удовлетворялось покровительством княжеской власти. Стремление сохранить уцелевший хозяйственный потенциал и поскорей залечить нанесенные войной раны заметно укрепляло узы партнерских отношений между городами и князьями. Лишаясь многих внешнеэкономических контактов, возможностей для широкой межрегиональной торговли, для вкладывания капиталов, городские общины стремились в первую очередь оживить местный рынок, наладить полноценные хозяйственные связи в сравнительно узком пространстве. Следствием стала растущая заинтересованность в протекции со стороны территориальных династов. Так или иначе, многие городские общины уже спустя полвека после окончания войны приобрели хорошие экономические позиции. Берлин, оживленный протекционистскими мерами Гогенцоллернов и предприимчивостью французских диссидентов, являл один из самых ярких примеров роста. Дрезден, преобразившийся в своих роскошных барочных формах при первом курфюрсте-короле, или Штуттгарт, старательно опекаемый Вюртембергским Домом, можно также причислить коатому ряду.
В русле уже заданных предвоенным временем процессов менялось экономическое
лидерство. Захват шведами Балтийского побережья исключал возможность самостоятельной ориентации восточной группы ганзейских городов, о чем уже говорилось выше. Обрести благополучие можно было лишь под протекцией самой шведской короны — примеры Штральзунда и Висмара здесь были самыми очевидными. Ганза прекратила свое существование в качестве живого организма. Лишь западные порты, Бремен и Гамбург, могли еще питать надежды на радужное будущее. Напротив, резко возросло значение внутриимперских центров, обслуживающих дальние и ближние регионы. Франкфурт-на-Майне и Кёльн смогли окончательно закрепить за собой пальму экономического лидерства в транзитной торговле, биржевом деле и ярмарках.
Немецкое бюргерство
в целом удовлетворилось уже занятыми в начале века позициями. Военные потери в сочетании с мощным наплывом сельского населения, беженцев содействовали обновлению социального состава общин во многих городах. Бюргерский слой на низовом уровне ощутил прилив свежих сил, вызванный сельской инфляцией и перемещениями. Но обновление следовало параллельно консервации старой элиты, стремившейся сохранить лидерство в руководстве гильдий, цехов и соответственно городского совета. Консерватизм, устойчивость верхнего этажа в здании городской общины очевидно характеризовали профиль немецкого города после 1648 г. В то же время статус неаноблированного горожанина, пусть и из патрицианской среды, при дворе или в княжеской администрации окончательно утратил свою престижность, явленную во времена Реформации. Элита города теперь стремилась не столько закрепить свою социальную автономность, сколько стать вровень с дворянством, прыгнуть в ряды дворянского сословия. Частая интитуляция в «пфальцграфское» достоинство, организованная императором и позволявшая возводить в дворянство представителей академической профессуры или административных советников, хорошо иллюстрировала процесс. Ценности дворянского мира окончательно торжествовали над бюргерскими традициями.