Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Крестьяне, как и горожане, стали наиболее пострадавшей во время войны социальной прослойкой. Военные операции, постои и реквизиции тяжким бременем ложились на жителей села. Но трудности и лишения военных лет одновременно рождали надежды на лучшую долю. Прежде всего, обозначились новые возможности к интеграции в городской мир. Вынужденное бегство в города позволяло найти там работу, зачастую лишь временную в качестве поденщиков, малоквалифицированных работников. В некоторых случаях, однако, сельские эмигранты обретали возможность обзавестись надежным приютом и пустить корни в чужой среде. Во втором и третьем поколении их потомки были способны вполне адаптироваться к городскому миру и более того — совершить прыжок в дворянские ряды. Жизненный путь некоторых обладателей крупных административных должностей начинался среди пепелищ крестьянских подворий, пролегал через городские улицы и заканчивался в обществе властной элиты. Судьба баварского вельможи Корбиниана Прильмайера — блестящее доказательство пусть и редких, но все же возможностей к социальному подъему для детей селян-эмигрантов. Известные шансы предоставляла и военная служба. Выслужившись от рядового до сержанта, капрала или прапорщика крестьянские сыновья могли надеяться на счастливый случай, даровавший бы им даже дворянство. История бранденбургского маршала Ганса фон Дёффлингера, крестьянина по происхождению, говорила в пользу таких возможностей. Война пусть и частично, но все же привела в движение крестьянство — эту, пожалуй, самую оседлую категорию немецкого народа. Тем самым открывались поры, сквозь которые крестьянский элемент, пусть в незначительном количестве, но все же мог перетекать на другие этажи сословной пирамиды.

Однако подавляющее большинство крестьянской массы должно было по-прежнему связывать свое будущее и с прежним статусом, и с прежним modus vivendi. Коллизии войны здесь, впрочем, также влекли за собой перемены. Ужасающие опустошения, вызванные военными потерями, голодом и эпидемиями, оставляли зияющие прорехи в рядах деревенской элиты. Старосты, управляющие помещичьими хозяйствами (майеры), привилегированные сельские работники теперь могли рекрутироваться из крестьянских низов. В свою очередь, окончание войны и стремление освоить запущенные земли приводили к регулируемому дворянством и территориальной властью притоку крестьян из других областей. Для вновь прибывших здесь открывались хорошие возможности поправить и экономическое положение, и статус в крестьянской среде. Подобного рода «колонизации» наблюдались в южных и северо-восточных, самых разоренных войной областях.

Однако центральным вопросом крестьянского существования оставалось собственное хозяйство. Восстановить его из пепелища и, тем более, наладить хорошее производство крестьянин был в состоянии лишь в тесной кооперации со своим господином — непосредственным владельцем поместья и территориальным государем. Созидательная работа немецкого крестьянства, а также стабильность необходимых для сельского дворянства доходов могли обеспечиваться лишь на основе взаимовыгодного компромисса и совместных усилий. Война содействовала примирению господ и их сельских подданных. Характерным следствием стало резкое угасание аграрных конфликтов после 1648 г. Вплоть до конца Старой Империи немецкие земли не станут более свидетелями столь драматичных перипетий, каковые выпали на долю века XVI. Свое бесспорно положительное воздействие оказывала и конфессионализация с ее просветительскими задачами. Открытие на селе новых школ, важная посредническая роль пастора в католических и протестантских землях содействовали большей мягкости, умиротворению в отношениях между помещиком и крестьянином. К этому добавлялось и княжеское законодательство, например в Саксонии, последовательно стоявшее на страже общинных интересов.

Война неизбежно затрагивала институты территориального управления. Но в свете новейших изысканий характер подобного воздействия и его последствия рисуются весьма различными, что позволяет более дифференцированно отнестись к старому тезису немецкой историографии о мощном росте территориальной государственности после 1648 г. Сравнивая соответствующую ситуацию в середине XVII в. с ситуацией на более ранних стадиях развития немецких княжеств, можно констатировать скорее медленную, с очень сильными консервирующими тенденциями эволюцию власти, нежели мощный институционно-правовой прорыв.