Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Различные мнения историков со всей очевидностью указывают на сложную диалектику лютеранской конфессионализации. По меньшей мере можно видеть две взаимосвязанные стороны укоренения евангелической конфессии — «консервативную», в смысле направленности на сохранение уже имевшихся социальных нормативов, и «эволюционную», ускорявшую тенденции, наметившиеся до Реформации. Лишь в последние годы были предприняты крупные обобщающие исследования по вопросу воздействия лютеранства на повседневную культуру населения и практику светской власти. Вольфганг Зоммер и Томас Кауфманн среди прочего особенно подчеркивают роль апокалипсических мотивов на формирование духовной ауры и на рефлексии светской половины общества. Эсхатологический накал не только не растаял в горниле реформационной борьбы первой половины века, но и с новой силой заявил о себе в период созидания единой догмы, в спорах ортодоксов и «филиппистов». Уже Шмалькальденская война рассматривалась лютеранской пропагандой началом вселенского Армагеддона, последним поединком с пособниками Сатаны перед вторым Пришествием. Одной из дат Судного дня фигурировал 1588 г., позже о сроках мира спорили в преддверии и в ходе Тридцатилетней войны. Апокалипсический настрой всецело проистекал из характера самой Реформации как возглашения Нового Завета — последнего перед Пришествием, и щедро подпитывался знаменитыми пророчествами самого Лютера, неоднократно переиздававшимися во второй половине реформационного века. Повышенная нервозность, охватившее лютеранские земли во второй половине XVI в., ожидание вселенской развязки, содействовали общественной консолидации и активному вмешательству светской власти в обстоятельства духовной жизни подданных. Так формировалась в частности традиция покаянных треб, занимавшая центральное место в формах евангелического благочестия: покаяние во грехе — пролог обретение веры, ведущей по пути спасения. В Саксонии покаянные требы в виде цикла молитв были узаконены при курфюрсте Августе I и закреплены при его внуке Христиане II в 1602 г. В тоже время проблема соотношения «консервативного» и «эволюционного» начала под влиянием духовного климата лютеранского ареала остается все еще не до конца разработанной, хотя целый ряд аспектов побуждает скорее со скепсисом относится именно к возможностям принципиального «обновления»: единение власти и общества на основе веры требовала строжайшего сохранения и догматических и институционных нормативов как гарантов успешного противостояния с внешней опасностью и оправдания в преддверии Судного дня.

Сращивание вновь возникших церковных структур с территориальной властью, воплощенное в многочисленных церковных уложениях второй половины XVI в., было неизбежным следствием предшествующего развития. Оно во многом продолжала традицию патронажа светской власти над духовными институтами, наметившуюся в позднее средневековье, усиливало организующий элемент светской власти и вместе с тем — властные функции церковных инстанций. Но при том и сами князья ощущали себя ответственными за судьбы и «чистого учения», и новых церковных структур. Мы видим скорее партнерские, шедшие по линии взаимопомощи, отношения между лютеранским духовенством и светскими властями. Несмотря на большие полномочия, предоставленные светской власти, речь не шла о жестком диктате, о произволе «секулярных» интересов, превращавших евангелическую церковь в служанку «государственных потребностей». И светские учреждения, и духовные соединялись в лоне, одной конфессии и были обречены на компромисс. Пусть временами отдаленно, но это напоминало старое партнерство католической церкви и светских властей до Реформации.