Германия в ХХ веке

Не оправдались и надежды на поворот в восточной политике ФРГ, хотя и здесь пробивались ростки новых подходов. «Доктрина Хальштейна» была окончательно сдана в архив, в Бухаресте и Белграде появились западногерманские посольства. Летом 1967 г. начались эпистолярные контакты Кизингера и председателя совета министров ГДР Вилли Штофа. Камнем преткновения оставалось нежелание правительства ФРГ признавать послевоенные границы и существование ГДР. Расхождение позиций партнеров по «большой коалиции» в этих вопросах становилось все более заметным. Социал-демократы во главе с Брандтом демонстрировали готовность к «риску перемен», реагируя на импульсы со стороны предпринимательских кругов, рассчитывавших на советский рынок, а также левого молодежного движения, в целом солидарного с «социалистическим экспериментом» в Восточной Европе.

Применительно к 60-м годам ученые говорят о завершении «индустриальной революции», сопровождавшие ее социальные процессы приобрели необратимый характер. Число лиц физического труда в ФРГ за десятилетие уменьшилось на 30 %, в сфере работающих по найму оно сравнялось с числом служащих и чиновников. В крупных городах окончательно исчезли пролетарские кварталы (которым и так досталось более всего от бомбардировок англоамериканской авиации в годы второй мировой войны), вместе с ними исчезла и специфическая субкультура – противостояние «верхам», солидарность и чувство локтя, стабильное голосование за своих кандидатов. Достигнутый уровень материального благосостояния общества вел к трансформации социальной политики – отныне она уже выступала не как помощь сирым и убогим, а как гарантия достойного существования для всех. Государственное страхование от нужды увеличивало склонность молодого поколения к поиску нового «постматериального» стиля жизни, делало его все более независимым от стартовой помощи родителей.

В свою очередь дети в новых условиях перестали восприниматься массовым сознанием как гарантия обеспеченной старости, что вело к падению рождаемости и преобладанию малой семьи, быт которой формировали уже не нормы морали, а материальные возможности. Законодателем мод становится телевидение. После того, как развитие техники сделало возможным прямые трансляции, социологи заговорили о «телекратии». Число телеприемников в ФРГ за 60-е годы выросло в четыре раза, популярные передачи собирали у их экранов большинство взрослого населения страны и подспудно вели к выравниванию стиля жизни и норм поведения западных немцев. Очевидно, с этим было связано и победное шествие журналов мод, и пик популярности книг о правилах хорошего тона. Телевизор изменил не только потребности, но и распорядок дня, открыв людям возможность проведения досуга в домашних тапочках. Программа передач на неделю стала семейной библией общества потребления.

И все же «послевоенная эпоха закончилась» совсем не так, как предполагал Эрхард. Опросы общественного мнения показывали поляризацию настроений при общей тенденции смещения политических симпатий влево. Совпадение экономического кризиса и избирательных успехов НДП только подлило масла в огонь. Общественное мнение в целом негативно восприняло появление «большой коалиции» как шаг в прошлое (сам Кизингер и несколько министров являлись в свое время функционерами НСДАП), формирование «олигархического однопартийного государства». Свободным демократам не хватало массового влияния для исполнения роли парламентской оппозиции, тем более что эта элитарная партия не пользовалась популярностью у молодежи, которая в конце 60-х гг. стала главным актером политического протеста.

Задолго до бурных событий весны 1968 г. западные социологи заговорили о революции поколений. «Отцы», имевшие твердую точку отсчета – «час ноль» 1945 г. и измерявшие оттуда свой успех, уступили место на политической авансцене «детям», недовольным собой и окружающим миром. Мини-юбки, прически под «Битлз» и сексуальное раскрепощение казались уже недостаточным средством выражения этого недовольства. Дети «экономического чуда» захотели политических чудес, им совсем не нравился дом, который построил Аденауэр. Они мечтали о советском самоуправлении и партизанских рейдах Че Гевары, учили наизусть высказывания Мао и протестовали против войны во Вьетнаме. Речь шла не только о большой политике, но и об образе жизни. Новое поколение хотело на себе испробовать пределы возможной свободы. Студенты захватывали пустующие здания, чтобы провозгласить в них коммуны с коллективным воспитанием детей, издавали собственные газеты, напоминавшие боевые листовки. Под лозунгом «запрещается запрещать» следовало взорвать рамки косного общества, выкинув заодно из университетов вековой хлам вместе с профессорами. Место «деидеологизированной» апологетики умирающего капитализма должна была занять теория освобождения, опиравшаяся на ренессанс марксизма и критическую школу социальной философии. Г. Маркузе, Ю. Хабермас, Т. Адорно стали живыми идолами студенчества, хотя далеко не все разбирались в их теориях.