Германия. В круговороте фашистской свастики

Мотивы этого желания понятны: как известно, опасен троянский конь, опасны данайцы, и дары приносящие. Бывают силы, полезные лишь в оседланном состоянии. Для традиционного правящего слоя Гитлер — новейшая боевая машина воздействия на массы; худо, если такая машина вырывается из рук. Большая пресса Гугенберга давала это понять в довольно прозрачной, хотя и не лишенной дипломатичности форме. Гитлер, рассуждала она, оказал, несомненно, важную услугу Германии. Он вдохнул национальную веру в миллионы уже впавших в отчаяние душ. Своей железной волей он сковал воедино пеструю массу людей из различных социальных кругов и превратил эту массу в гражданскую армию, служащую ценной опорой государству. Не будь Гитлера, Германия, пожалуй, уже потонула бы в большевизме. Но одно дело — быть народным трибуном, агитатором, и совсем другое — государственным человеком. Национал-социалистические вожди лишены политической культуры, надлежащего опыта власти, и, кроме того, они чересчур зависимы от демагогов и фантастов. Их программа полна заведомо невыполнимыми обещаниями и отличается явно неделовым характером. Партийная диктатура не встречает сочувствия большинства немецкого народа и, кроме того, натолкнется на дружное сопротивление южных и западных германских государств. Национал-социалисты не имеют традиций, корней в истории Германии, и президент Гинденбург не может, не должен доверять судьбу государства столь неиспытанным, новым людям, как Гитлер и его друзья.

Так в публичных выступлениях оценивали своего союзника по Гарцбургу сферы Папена и Гугенберга, лейб-гвардия объединенной плутократии. Гитлер не оставался в долгу; вернее даже, именно он был наступающей стороной. В его недовольстве и аррогантности слышны были одинаково и стремления его партийного аппарата, рвущегося к государственной власти, и настроения масс, за ним стоящих. Укротить, приручить его, вопреки надеждам и планам, явно не удавалось.

Правительство Папена проявляло активность и в области внешней политики, и внутри страны. 9 июля в Лозанне было подписано международное соглашение о долгах, снимающее с Германии иго репараций. Это был большой успех, обусловленный, правда, общемировой хозяйственной обстановкой и в основном подготовленный уже Брюнингом. Одержав его, Германия могла перейти к очередной задаче: добиться полного «равноправия» в международных отношениях, что в первую очередь означало равенство прав на вооружение (Gleichberechtigung). Горячий сторонник «западной ориентации» германской внешней политики, канцлер имел наготове уже и некий конкретный план дипломатического курса и, встретившись в Женеве с Эррио, усиленно убеждал его в необходимости тесного франко-германского сближения на предмет совместной борьбы с врагом человечества, коммунизмом. Однако эти увещевания не встретили у французского премьера сколько-либо сочувственного отклика: предав вскоре гласности эту женевскую беседу, он откровенно признался, что не имеет особых оснований предпочитать немецких аграриев русским большевикам.

20 июля рейхсканцлер сместил социал-демократическое правительство Брауна в Пруссии и назначил сам себя, силою президентского указа, имперским комиссаром Пруссии, со всеми правами министра-президента. Так восстанавливалось старое дореволюционное положение. Германия как бы возвращалась к путям Бисмарка. Рейх «аннексировал» Пруссию — вернее, старая Пруссия через посредство империи воскресала к жизни. Реформа произошла путем «нажима на закон», маленькой революции сверху; ее правомерность удостоверял рейхсвер. Социал-демократические министры, обвиненные в попустительстве преступному коммунизму, «подчинились насилию» и пожаловались в Лейпцигский Верховный суд. Последний в конце октября вынес соломоново решение: правительство Брауна «продолжает существовать», однако сохраняет лишь те полномочия, которые не относятся непосредственно к управлению; президент, не имея права лишать министров должности, может временно устранить их от несения тех или иных обязанностей. Иначе говоря, переворот был санкционирован; социал-демократы получали только весьма сомнительное «моральное» удовлетворение, но аппарат власти в Пруссии переходил к людям Папена. Нужно к этому прибавить, что смещенное правительство Брауна уже давно потеряло поддержку прусского ландтага и пребывало у власти лишь потому, что антиправительственное парламентское большинство оказалось «отрицательным», т. е. не было в состоянии выдвинуть взамен отвергнутого наличного правительства никакого нового. В папеновском перевороте было, таким образом, сочетание старой идеи «разума государства» с фактом краха демократического права. Гитлеровская пресса шумно приветствовала переворот и подчеркивала, что это только начало: «Предателям 1918 года место на фронтах и гильотинах».