Германское подполье в 1942—1944 годах

«Вопрос о применении этой меры может быть решен только самим фюрером. Однако он [Геббельс] опасается, что если будет сделано что-нибудь против епископа, то все население Мюнстера придется списать со счетов на время войны. А может быть, это затронет всю Вестфалию… Он придерживается той точки зрения, что на время войны лучше попридержать свои претензии к церкви. Атаковать оппонента можно лишь в том случае, если есть реальные силы выдержать контратаку. Но очень трудно контратаковать церковь во время войны. Пожалуй, это даже невозможно… После войны фюрер вместе с другими социальными мерами объявит, что отныне вся собственность церкви принадлежит народу Германии. В атмосфере радости по поводу победы и социальных преобразований реализовать это предложение будет детской забавой».

Мнение Геббельса не нашло понимания, и в течение всей войны нацисты делали все, что могли, чтобы поставить церковь на колени. Церковные процессии были запрещены, поскольку они способствовали «изнашиванию обуви». Строптивых пастырей призывали на военную службу (приходские священники не были освобождены от воинской обязанности, пока в январе 1944 года один из заговорщиков генерал Ольбрихт не издал соответствующий приказ). Нацисты подкупали свидетелей, чтобы те давали ложные показания о том, что тот или иной священник или пастор гомосексуалист, замешан в валютных махинациях или присвоил себе церковные деньги. Семинарии закрывались — обычно под тем предлогом, что они являются рассадниками безнравственности. И хотя немецким мальчикам и девочкам по-прежнему рассказывали историю о пяти хлебах и двух рыбах, сразу же после этого они узнавали, что их фюрер сотворил чудо гораздо большего масштаба: нашел пищу, кров и работу для миллионов.

Борман хотел уничтожить религиозное образование. В 1941 году он писал гаулейтерам:

«Ни одно живое существо не знало бы ничего о христианстве, если бы священники с детства не вбивали его в голову всем подряд. Так называемый Всемогущий Бог никоим образом заранее не наделяет молодых людей знанием о своем существовании, но, что удивительно, вопреки своему всемогуществу оставляет заниматься этим своим пастырям. Если в будущем ваша молодежь не будет ничего знать о христианстве, чья доктрина во многом уступает нашей, Христос исчезнет автоматически».

На одном из процессов Фрейслера произошла история, демонстрирующая типичное отношение католиков к Гитлеру. Майор Людвиг фон Леонрод, обвиненный в участии в заговоре 20 июля, в свое оправдание рассказал, что спросил армейского капеллана, который был католическим священником, является ли грехом убийство тирана. Священник ответил, что нет. Фрейслер потребовал, чтобы священника вызвали как свидетеля со стороны защиты. Когда священник подтвердил, что обвиняемый действительно задавал ему этот гипотетический вопрос и получил на него гипотетический ответ, Фрейслер повернулся к нему и сказал, что теперь он не свидетель, а обвиняемый. По решению суда капеллана тоже повесили.

Ни протестантская, ни католическая церковь как институты не были вовлечены в заговор против Гитлера. Но многие священнослужители были. Среди них особое место занимает пастор Дирих Бонхёффер, чья поездка в Швецию, чтобы проинформировать епископа Чичестера о планах заговорщиков, уже упоминалась ранее. Бонхёффер, сын известного психиатра, являлся одним из самых выдающихся протестантских теологов своего времени. Его позиция, высказанная на проходившем в 1941 году в Женеве тайном церковном совещании, была следующей: «Я молюсь о поражении моей нации. Только поражением мы сможем искупить страшные преступления, которые мы совершили против Европы и всего мира». Бонхёффер принимал активное участие в заговоре, и после 20 июля его арестовали. Ему исполнилось всего тридцать восемь лет, когда 9 апреля 1945 года он был убит пьяными эсэсовцами в концентрационном лагере незадолго до того, как туда пришли американские войска.

Член кружка Крейзау доктор Ойген Герстенмайер, которого мне довелось хорошо узнать, являлся одним из мирян, занимавшим видное место в совете Евангелической церкви. Как и Бонхёффер, он был убежден, что одной духовной оппозиции нацизму недостаточно, и, чтобы христианство в Германии сохранилось, нацизм должен быть уничтожен. До войны он старался переломить нежелание многих протестантских священников словом и делом совершить то, что нацисты называли «государственной изменой». Когда началась война, Герстенмайер организовал помощь военнопленным и рабочим-славянам, которых нацисты привозили из оккупированных стран. Эта работа позволяла ему выезжать за рубеж.