Германское подполье в 1942—1944 годах

Мои контакты с Гизевиусом требовалось обставить всеми возможными предосторожностями, которые мы могли обеспечить. Обычно мы встречались поздно ночью в Цюрихе или в Берне под защитой швейцарского блэкаута, делавшего практически невозможным опознание или слежку. Но одна опасность оставалась неизменной — это то, что наши шифры могли взломать. Я хорошо помню тот день в феврале 1943 года, когда во время одной из наших первых встреч с Гизевиусом он сказал нам с Геверницем, что, как ни печально, нам придется прекратить наши встречи. Он вынул из кармана маленькую черную записную книжку и показал вкратце содержание нескольких телеграмм, отправленных из Берна в Вашингтон. Гизевиус только что вернулся из Берлина, где по счастливой случайности один из его друзей в абвере узнал, что немецкие службы расшифровки смогли взломать один из американских шифров. К счастью, это был не мой личный шифр, и я не пользовался им для отправки оперативных сообщений, но иногда из-за нехватки шифровальщиков я прибегал к нему для отправки общеполитических докладов. Среди расшифрованных немцами сообщений оказался мой доклад о ситуации в Италии, где содержалась оказавшаяся практически точной картина раскола в рядах итальянцев и описание антигерманской группы, которая уже в начале 1943 года сформировалась вокруг Бадольо, Чиано и других. По словам Гизевиуса, эта расшифрованная телеграмма легла на стол Гитлера и с приветом была переслана им Муссолини. Спустя несколько дней Чиано сняли с поста министра иностранных дел, и он уехал в Ватикан. Мне так и не удалось узнать, было ли это совпадением, или причиной стала телеграмма.

В любом случае с того времени мы использовали этот шифр только тогда, когда сами хотели, чтобы немцы прочитали наши сообщения, а через несколько месяцев мы отказались от него окончательно. Немедленный отказ от использования шифра дал бы немцам понять, что мы узнали о том, что шифр взломан. После этого, насколько мы смогли узнать — а теперь нам доступна большая часть докладов гестапо, — немцам так и не удалось расшифровать ни одного из моих сообщений, и я чувствую удовлетворение от того, что ни один из тех, кто работал со мной, не подвергался риску из-за расшифрованной телеграммы. Однако это было беспокойное занятие, и, выпуская в эфир шифрованное сообщение, содержащее конкретные факты о подполье, я всегда испытывал опасения. И конечно, мы постоянно меняли кодовые имена всех тех, кто с нами работал и оставался в опасности.

На самом деле инцидент с взломанным шифром сблизил нас с Гизевиусом. Для меня он стал дополнительным доказательством его искренности, а его убедил в том, что я использую все меры предосторожности в отношении его сообщений, и я начал знакомиться с секретами немецкого подполья. Примерно в то же время, когда познакомился с Гизевиусом, я вступил в контакт с Адамом фон Троттом цу Зольцом из германского министерства иностранных дел, который был одним из лидеров кружка Крейзау. По соображениям безопасности я никогда не был знаком с ним лично. В последние годы войны он только два раза приезжал в Швейцарию, и ему приходилось вести себя крайне осторожно. Но в обоих случаях у меня была возможность получить представление о том, что он думает.

Во время его приезда в январе 1943 года Тротт сообщил, что его соратники по заговору в Германии очень разочарованы отсутствием поддержки со стороны западных держав. Ниже я привожу то, что он сказал:

«В ответ они [антинацисты] постоянно слышат, что Германия должна пережить военное поражение. Из чего они делают вывод, что бесполезно продолжать дальнейшие переговоры, поскольку западные державы не могут понять, что немцы сами являются угнетенными людьми, которые живут в оккупированной стране, и оппозиция подвергается огромному риску, продолжая свою деятельность. В результате оппозиция считает, что англосаксонские страны погрязли в буржуазных предрассудках и фарисейском теоретизировании. Существует сильный соблазн повернуться на Восток. Причиной восточной ориентации является вера в возможность братания между немецким и русским народами, но не между правительствами. Оба народа порвали с буржуазной идеологией, оба сильно пострадали, оба хотят радикального решения социальных проблем, выходящих за пределы национальных границ, оба находятся в процессе возвращения к традициям христианства (но не церковным). Немецкий солдат не испытывает ненависти к русскому, он его уважает. Оппозиция считает, что решающие события в Европе произойдут в социальной, а не в военной сфере. Когда кампания в России забуксует и немецкую армию отбросят назад, с обеих сторон может возникнуть революционная ситуация. Братание между немцами и иностранными рабочими тоже существенный элемент. Гитлер был вынужден подыгрывать рабочим, и он обеспечил им неуклонно усиливающуюся позицию, а роль буржуазии, интеллектуалов и генералов все больше и больше снижается. Гитлер падет, и на базе единения угнетенных будет построена совершенно новая Европа».