Герметикон

Дорофеев не просто рисковал, он чудовищно рисковал, сделав ставку на корабль, экипаж, но самое главное — на Мерсу. Дорофеев, подобно Кире, шел на врага в лоб, но получал в ответ намного больше и морщился всякий раз, когда снаряд вонзался в "Амуш". Он знал, как сильно поврежден рейдер, получил доклад о том, что в носовом отсеке началось разрушение несущих конструкций, но не мог ничего поделать: он должен был пройти эти километры под убийственным прямым огнем, чтобы оттянуть на себя врагов и тем помочь Помпилио.

И у него получилось.

"Пытливый амуш" скрипел, дрожал, рыскал по курсу, но упрямо подбирался к плюющемуся орудийным огнем "Грешнику". И когда дальномер наконец-то показал два километра, Дорофеев — сохраняя абсолютное спокойствие! — склонился над переговорной трубой и приказал:

— Мерса, огонь!

— Есть!

Алхимик понимал происходящее так же хорошо, как остальные члены команды, и знал, что сейчас все зависит только от него. Что, если он не отправит "Грешника" на землю, "Грешник" проделает это с "Амушем". А значит, у него должно получиться. Так же, как получилось у Дорофеева. Как получилось у Галилея, который по тревоге занял место алхимика в резервной команде и, задыхаясь, тушил пожар в аккумуляторном отсеке. Как получилось у Бедокура, чьи ребята под пулеметным и артиллерийским огнем латали шпангоуты, пытаясь укрепить разваливающуюся конструкцию цеппеля, принимая пули и осколки. Как получилось у остальных… Парни сделали все, чтобы Мерса смог произвести свой выстрел. И он не имеет права их подвести.

Алхимик в последний раз проверил, должным ли образом установлены направляющие, после чего вздохнул и поджег фитиль первой ракеты.

Стараясь не думать о том, во что она превратит "Грешника".

///

— Что это было? Снаряд?

— Не похоже… — растерянно отозвался рулевой. — Скорее шутиха.

— Шутиха? — удивился Огнедел. — Сейчас?

Рулевой развел руками, показывая, что тоже ничего не понимает.

Никто не понимал.

Никто из тех, кто увидел, как с "макушки" "Пытливого амуша" вылетела огненная стрела, действительно напоминающая шутиху, прочертила в безоблачном небе заметный след и врезалась в "сигару" "Грешника", уверенно пробив обшивку. Затем последовали еще три выстрела, во время которых Маурицио и рулевой обменялись изумленными вопросами, а затем…

Затем рулевой ошарашенно крикнул:

— Как?!

А Огнедел замер, во все глаза разглядывая величественное, но очень-очень страшное зрелище гибели цеппеля.

"Фартовый грешник" вздрогнул, будто попытавшись подпрыгнуть, затем клюнул носом и стал стремительно забирать вправо. Из дыр в обшивке вырвалось пламя и повалил черный дым. Сначала из тех дыр, что оставили после себя шутихи, а затем — из новых, появляющихся изнутри, выжигаемых бушующим внутри пламенем.

— Что происходит? — пролепетал рулевой.

— Они подожгли цеппель, — отозвался не менее изумленный Маурицио.

— Но как?

— Шутихами! Только это не шутихи! Это… это… это я не знаю, что!

Но чем бы "это" ни было, действовало оно с потрясающей эффективностью. "Шутихи" пробили обшивку "Грешника" и взорвались внутри, залив пораженные отсеки жуткой алхимической смесью, вызывающей стремительное распространение огня. Маурицио примерно представлял, что применил алхимик "Амуша", и мысленно снял перед ним шляпу, признав, что даже он, досконально изучивший все, что имело отношение к огню, не смог бы создать смесь подобного качества. Столь концентрированную и столь мощную.

И столь смертоносную.

Всего в "Фартового грешника" угодило то ли шесть, то ли восемь снарядов, и меньше чем через пять минут корабль охватило алхимическое пламя, бороться с которым пираты оказались не в силах. Горело все, что могло гореть, а что не могло — плавилось. Горели и лопались баллоны с газом, электрические провода и содержимое складов. Горела обшивка, горели запасы. Но быстрее огня по "Грешнику" распространялся удушливый дым, убивающий так же безжалостно, как пламя.

— Больше не нужны пушки, — тихо проронил Огнедел.

— Что? — не расслышал рулевой.

— Это гениально, — по-прежнему тихо продолжил Маурицио. — Великолепная находка! — И громко распорядился: — Лево руля! Мы выходим из боя. — А заметив изумленный взгляд рулевого, объяснил: — Нам нечего ему противопоставить.

— Можно атаковать "Амуш" издалека, — осмелился продолжить рулевой.

— Не успеем, — пробормотал Огнедел, наблюдая за расстреливающим "Шильдчик" паровингом. — Нужно уходить.

А на "Фартовом грешнике" рванули боеприпасы, цеппель разломился на две части, и его пылающие обломки полетели на землю.

///

— Тайра!

К своему стыду, Помпилио не сразу понял, почему споткнулся…