Герой

Часто, вторгаясь в личную жизнь своего знакомого и его четвероногого друга, он пытался наводить свои порядки, обращаясь к болонке, громким именем Аделаида, Диана или, на худой конец, Дарья, он требовал к себе внимания собаки.

Та же в свою очередь, уныло потягивалась, зевала и, лениво размахивая куцым хвостиком, демонстративно отворачивалась, и уходила в сторону. На что Олежка расплывался в наивной лучезарной улыбке и, словно извиняясь за любимого питомца, пожимал плечами.

Ну да, бог с ним с Олежкой, когда Давид уже плотнячком сидел на игле, во дворе родного дома, он увидел Дусю. Это была уже старая, собака, она уныло бродила по детскому городку, в поисках тени, которая укрыла бы её дряхлое собачье тело от жаркого изнуряющего летнего солнца.

Тяжело дыша, высунув лиловый язык, она тщетно пыталась избавиться от лишних градусов Цельсия.

Давид её сразу узнал, хотя и не видел несколько последних лет.

Он бродил по городу в поисках дозы. Его тоже мучил горячий воздух раскалённого июля. Он тоже был немощен, болен и дряхл.

«Вон, она, сволочь старая!» — подумал Давид, заприметив давнишнюю знакомую. И такая на него нахлынула волна гнева, за «поруганное детство», когда эта шавка не обращала на его приказы никакого внимания и он, Додик, чувствовал себя полным идиотом, что он, забыв про свои нерасхоженные суставы, подскочил к ней, в порыве внезапной ярости наступил ей на брюхо.

И пока, немощное животное собиралось с силами, что бы завизжать и попытаться укусить обидчика, Давид несколько раз опустил пятку другой ноги собаке на череп. Кто-то сзади закричал детским голосом: «Мамочка!», кто-то просто завизжал, убегая, какой-то бас прохрипел: «Что ж ты делаешь, недоносок!»

Тут Давид, наконец, осознал, что, дворик, в котором он только что, убил животное с находившемся в нём, его Давидовым комплексом неполноценности, полон народу. Играющие детишки, старушки, мужики, забивающие козла, а чуть поодаль, возле подъезда пятиэтажной хрущёвки, его бывший товарищ Олежка держал за руку свою двухгодовалую дочь.

Он смотрел на него глазами полными слёз и ненависти. Маленькая девочка, держащая отца за руку, остолбенела, как Давид когда-то, она словно вкопанная статуя, простерев к нему руки, смотрела широко раскрытыми глазами на состоявшееся в её уютном маленьком мире убийство.

Додик засмеялся громко, визгливо, скрутил fuck из пальцев и бросился бежать. Ему стало легче, его тело не ломало, так как прежде. Потому он не раздумывал, он просто бежал счастливый оттого, что мог чувствовать себя последним подонком.

Ему так надоела своя совесть, постоянно грызущая его за наркотики, что в этот раз он с удовольствием наблюдал, как та рвёт его на части из-за настоящего преступления. Преступления в котором можно раскаяться и никогда не повторить, в отличие от героина. Это было сродни ощущению внутренней свободы…

— Тебе нравится эта девочка? — спросил Михаил, когда они вновь продолжили выпивать в тот вечер в кафе «На дне».

Они уже поссорились, потом снова помирились, потом поссорились опять и затем стали, как казалось Давиду, лучшими друзьями.

— Девочка? Какая девочка? — у Давида вновь заплетался язык.

— Ну, какая-какая, Лиза, какая. — Давид чувствуя свою нетрезвость, слышал, как с напряжением ворочает языком и Михаил.

— Лиза? Ну если быть до конца откровенным, — Додик скривил лицо, размышляя говорить — не говорить, — если быть до конца откровенным, то очень нравиться. Я бы её того, — он сделал неприличный жест всем телом, от чего стол качнулся, и зазвенели бутылки. — Только, тсс, Машка этого знать не должна, — он прижал палец к губам.

— О чём ты говоришь, — Михаил обиделся, — кто ей скажет.

— Мало ли.

— Не тупи, а то я обижусь, мы ведь друзья?

— Да, ладно, чего мне бояться, я ведь просто фантазирую, а этого ещё ни кто не запретил.

— Точно… — Михаил налил ещё, — у, смотри, мы её уже допили, ну давай, — он протянул Додику стопку.

Они выпили.

— Смотри, закуски ещё полно, продолжал Михаил, а выпивки больше нет. А хочешь, я её приглашу, попрошу ещё водочки, и тебя с ней познакомлю.

Давид почти протрезвел от такого предложения.

— Зачем! — замахал он руками. — Нет, водочки конечно можно ещё, но знакомить не надо, это лишнее, мне это не нужно.

— Да, не боись, никто не просечёт, мы же друзья, всё будет путём. Я то её знаю, она с нами посидит малёха, выпьем вместе. И потом, ты не хочешь, я её приглашу, просто посидеть, а с тобой знакомить не буду. Ну, ты готов? — он положил долгий пьяный взгляд на Давида.

— Ну, если, так просто, посидеть… а разве можно во время работы с официантками шуры-муры разводить?

— Я же тебе говорю, у меня здесь все друзья. Мне можно.

— Ну, если так… — Давид не успел договорить, а Михаил уже орал диким голосом.

— Лиза, Лизонька, бутылочку водочки, пожалуйста, и иди к нам.

Несколько, уже вновь пришедших и разместившихся за столиками людей обернулись на крик.

Давид ни чуть не смутился, он даже испытывал сейчас гордость, за то, что может вот так просто сидеть за столиком и вести себя как ему заблагорассудиться, ведь у него был такой крутой друг.