Герои

Его замечательный Шестой полк, сооружение всей его жизни, возведённое из безупречного лоска, строгой муштры, и чёткой дисциплины, за пару кошмарных мгновений рассыпалось начисто. Если кто и выживет, это будут те, кто решил сбежать в самом начале. Желторотейшие из салаг и подлейшие из трусов. И он — один из них. Первым побуждением было спросить мнение майора Кульфера. Он уже открывал рот, чтоб так и сделать, и тут до него дошло, что товарища распотрошил тот безумец с металлическим глазом.

Он услышал голоса, шум продирающихся сквозь поросль людей, отпрянул за ближайшее дерево, выглядывая из-за него, как испуганный ребёнок поверх пододеяльника. Солдаты Союза. Он вздрогнул от облегчения, запнувшись, выступил из укрытия, махая рукой.

— Эй! Рядовые!

Они резко обернулись, но не по стойке смирно. Собственно, они глазели на него так, будто он — восставший из гроба призрак. Ему показалось, что он узнал их лица, но из усердных, вышколенных солдат те внезапно превратились в дрожащих, перепачканных грязью животных. Раньше Веттерлант никогда не боялся собственных людей, принимая послушание как само собой разумеющееся — но у него не оставалось выбора, кроме как нести чушь, севшим от страха и усталости голосом.

— Воины Шестого! Мы обязаны здесь укрепиться! Мы обязаны…

— Укрепиться? — проскрежетал один из них и ударил Веттерланта мечом. Не полнокровным рубящим взмахом, а всего лишь резко стукнул по руке, от чего полковник поскользнулся, проехавшись боком, задыхаясь скорее от потрясения, нежели от боли. Съёжился, увидев, как солдат снова поднимает меч. Затем кто-то из остальных взвыл и шарахнулся прочь, и вскоре все они побежали. Веттерлант оглянулся через плечо, заметил движущиеся среди деревьев тени. Услышал окрик. Голос низкий, а слова прозвучали на северном.

Страх снова охватил его, и он всхлипывал, продираясь сквозь сырые сучья по опавшей листве, слизь сгнившего яблока замарала штанину, в ушах звенели собственные испуганные вдохи. На краю рощи он приостановился, прижал ко рту рукав. Обвисшая ладонь окровавлена. От созерцания рваной ткани на руке ему захотелось, чтоб его вытошнило. Это рваная ткань или рваная плоть?

Ему нельзя здесь оставаться. Он ни за что не доберётся до реки. Но здесь оставаться ему нельзя. Он рванул из подлеска, пустившись к отмелям. Повсюду удирали другие, в большинстве — безоружные. Сумасшедшие, бешеные лица, выкаченные глаза. Веттерлант узрел причину их ужаса. Конники. Широко раскинулись по полю, сжимая охват к мелководью, гоня бегущих союзных солдат к югу. Рубя их наотмашь, затаптывая насмерть, наполняя долину гулким воем. Он всё бежал, бежал дальше. Кренясь вперёд, бросил ещё один взгляд. Прямо на него нёсся всадник, в спутанной бороде виден кривой оскал.

Веттерлант попытался ещё ускориться, но он так устал. Горели лёгкие, горело сердце, дыханье ухало, с каждым шагом земля дёргалась, как на огромных качелях, мерцающий отблеск отмели, пусть по чуть-чуть, становился всё ближе, грохот копыт позади…

И внезапно он оказался на боку, в грязи, в спине разгоралась дикая, невыразимая боль. Сокрушительное давление на грудь, словно на неё водрузили скалу. Он сумел пошевелить головой и посмотреть туда. Там что-то блестело. Что-то сверкало посреди его перемазанного кителя. Как медаль. Вот только навряд ли он заслужил медаль, сбежав из боя.

— Как глупо, — выдавил он, и слова по вкусу напоминали кровь. К своему удивлению, а после к возрастающему ужасу, он обнаружил, что не может дышать. Всё произошло настолько, настолько быстро.

Хрупкий Сутт отшвырнул остатки сломанного древка копья. Остальное торчало в спине того удиравшего дурня. Для старика тот бежал быстро, но, что неудивительно, даже не рядом со скоростью Суттовой лошади. Он вытянул старый клинок, придерживая поводья рукой со щитом, и вонзил каблуки. Золотой пообещал сотню золотых монет первому из названных, переправившемуся через реку. Золотой их показал, в железном сундуке. Даже дал их пощупать — на них глядели все глаза у костра. Странные деньги — на каждой стороне отпечатана голова. Пришли издалека, кто-то сказал — из пустыни. Сутт не понимал, как Гламе Золотому достались пустынные монеты, но едва ли бы подал голос, что ему есть до этого дело.

Золото есть золото.

И оно давалось легко, даже слишком. Союз бежал — измотанный, спотыкающийся, скулящий, а Сутт просто свешивался с седла и резал их почём зря, с одной стороны и с другой, хрясь, хрясь, хрясь. Вот за этим-то Сутт и шёл в дело, не за рысканьем по округе и разведкой — чем они, покамест, занимались, вновь и вновь откатываясь назад. Пытались отыскать подходящее место, и всё бесполезняк. Всё же он не привередничал, как другие недовольные, — брюзжать не для него. А утверждал, что Чёрный Доу подарит им красный день — и вот он настал.

Однако все эти убийства его притормозили. Хмурясь на ветру, он посмотрел влево и увидел, что больше не единоличный первопроходец отряда. Гребень, низко согнувшись в седле, выдвинулся вперёд — не утруждая себя работой, а просто скача прямо сквозь щебечущих южан, вниз на берег, к отмелям.