Герои

— Вообще, конечно, больше-то некому.

На мгновение он застыл с рубашкой на голове, затем натянул её на тело.

— Пожалуй… сегодня тебе бы лучше остаться в отцовской ставке, на всхолмье. Большинство других жён уже отправились назад в Уффрис.

— Отослали бы и Мида со сдвинутыми на тряпках старухами — ещё был бы шанс победить.

Хэл по-солдатски пёр напролом.

— Остались только вы с Элиз дан Бринт, и я за тебя переживаю…

Его видно до боли насквозь.

— То есть переживаешь, как бы я не устроила разгон твоему бестолковому командиру.

— В том числе. Где мой…

Она ногой пихнула меч, тот загремел по половицам, и ему пришлось наклониться, чтобы его взять.

— Стыд, да и только, что такому как ты приходится исполнять приказы такого как Мид.

— Мир полон постыдных вещей. Эта ещё далеко не худшая.

— С ним, в самом деле, пора что-то делать.

Хэл всё ещё копался со своей перевязью.

— Надо стараться делать как надо, вот и всё.

— Ну-у… кто-то мог бы и упомянуть королю о бардаке, который он здесь развёл.

— Может тебя не поставили в известность, но у короля с моим отцом возникла маленькая размолвка. Я не то что бы в сильном фаворе Его величества.

— В отличие от твоего доброго друга полковника Бринта.

Хэл резко вскинулся.

— Фин. Это низко.

— Да кого колышет: высоко, низко — если ты добьёшься заслуженного успеха?

— Меня, — отрезал он, затягивая ремень на пряжке. — К успеху ведут правильные поступки. Трудолюбие, преданность, исполнение приказов. К успеху не ведёт то, как… как…

— Как что?

— Как ведёшь себя ты.

У неё возникло внезапное, всеохватное желание сделать ему больно. Захотелось сказать, что она легко вышла бы замуж за человека, чей отец не считался бы величайшим изменником своего поколения. Захотелось ткнуть его носом, что место досталось ему лишь при покровительстве её отца и её беспрестанных обхаживаниях, и что по своим же собственным заповедям он бы сейчас проявлял трудолюбие и преданность лейтенантом заштатного гарнизона. Захотелось вдолбить ему, что он — хороший человек, но мир не таков, каким его воображают хорошие люди. По счастью, он уступил первым.

— Фин. Прости. Я знаю, ты хочешь нам добра. Я знаю, ты уже сделала уйму всего для меня. Ты — моё незаслуженное счастье. Просто… позволь мне поступать по-своему. Прошу. Просто пообещай, что не совершишь ничего… опрометчивого.

— Обещаю. — Она проследит, чтобы все, что она совершит, было хорошо продумано. Либо просто нарушит свои обещания. Не до посинения же серьёзно к ним относиться.

Он улыбнулся, отчасти облегчённо, и наклонился поцеловать её. Она вернула поцелуй вполсердца, но когда почувствовала, как поникли его плечи, вспомнила, что сегодня он рискует собой, ущипнула его щёку и потрепала её. — Я тебя люблю. — Ведь ради этого она сюда и приехала? Зачем же ещё месить грязь вместе с солдатами? Чтобы быть с ним. Поддерживать. Направлять в нужную сторону. Известно Судьбам, ему это требовалось.

— А я тебя люблю больше, — ответил он.

— Это не состязание.

— Разве? — И он вышел, запахивая китель. Она любила Хэла. По-настоящему. Но если она будет ждать, пока его честность и добрый нрав обеспечат им заслуженное положение, ей придётся ждать, покуда падут небеса.

А она не собиралась доживать свои дни женой какого-то там полковника.

Капрал Танни давным-давно заработал в армии Его величества убийственную репутацию чемпиона по сну. Он мог спать на чём угодно, в любой ситуации и мгновенно просыпаться в полной боеготовности и в ещё лучшей готовности отвертеться от боя. Он проспал весь штурм Ульриоха в переднем окопе, за пятьдесят шагов от бреши, и проснулся как раз вовремя, чтобы проскочить между трупов, когда бой сошёл на нет, и зацапать свою долю трофеев, не менее весомую, чем у тех, кто в тот день по-настоящему обнажал клинки.

Вот и охапка сырого валежника под накрапывающей изморосью, без ничего, кроме вонючей промасленной шкуры над головой, была для него не хуже пуховой перины. Его новобранцы смежали веки далеко не так крепко. Зябкой предрассветной мглой Танни резко пробудился, с полковым знаменем в руке, прижимаясь спиною к дереву. И пальцем приподнял шкуру, чтобы увидеть, как на мокрой траве сгорбились двое.

— Так что ль? — пищал Желток.

— Нет, — прошептал Уорт. — Трут вот сюда, потом врежь, как…

Танни в долю секунды оказался на ногах, наступил на горку скользких палочек и раскатал её подчистую.

— Не жечь костров, дундуки! Коли враг и не заметит пламя, то уж точно усечёт дым! — Хотя едва ль у Желтка вышло бы зажечь эту жалкую кучку гнилух и за десять лет. Он кресало-то держать толком не умел.

— Тогда как же нам приготовить грудинку, капрал? — Уорт протянул котелок, внутри лежал бледный, неаппетитный ломоть.

— Никак.

— Нам её есть сырой?

— Не советовал бы, — ответил Танни, — особенно тебе, Уорт, принимая во внимание чувствительность твоего желудочно-кишечного тракта.

— Моего чего?

— Слабого живота.

Его плечи поникли.

— Что же тогда нам есть?

— А что у вас есть?

— Ничего.