— Я — Кошевой. Сделайте еще два круга над высотой. Очень нужно.
— «Хозяин», — ответили самолеты, — гороха нет.
Это значит, что у летчиков кончились боеприпасы.
— Все же очень прошу вас сделать два круга, — повторил я. — Позарез нужно.
— «Хозяин», будет сделано.
И тут же, несмотря на сильный огонь противовоздушной обороны врага, самолеты развернулись и с ревом пошли в пике на противника, кто с выстрелами, а кто просто так. Немецкие солдаты, не зная, что «гороха нет», быстро попрятались в укрытия. Огонь противника на Сапуне заметно ослабел. Этим воспользовалась пехота…»{370}
Получивший донесение об этом командующий фронтом тут же по телефону отдал распоряжение командарму 51-й: «63-й стрелковый корпус истекает кровью. Вводите в бой свой 10-й корпус — помогите генералу Кошевому…»{371}
Минуты штурма, по собственному признанию Петра Кирилловича Кошевого, показались ему «непомерно долгими. Но вот, наконец, атакующие бойцы вплотную приблизились к вершине Сапуна»{372}.
«Шел восьмой час вечера… Наступал, может быть, самый важный момент боя, когда, овладев ключевой позицией фашистских войск на подступах к Севастополю, мы должны были закрепить достигнутый успех и не позволить врагу вернуть себе Сапун-гору»{373}. Чтобы иметь возможность лично контролировать поле боя и непосредственно руководить отражением ударов противника, Кошевой тут же переместил свой НП непосредственно на Сапун-Гору, приказав сделать то же самое и командирам дивизий. Место для НП подсказал… враг. Едва «Виллис» выскочил на гребень, как тут же попал под артиллерийский налет. Толкнув дверь, Кошевой, как он вспоминал без тени юмора, «вынырнул из машины и кубарем скатился в первую попавшуюся воронку. Кисло пахло тротилом, но яма, к счастью, была глубокой, так что осколки шли выше головы. Тут же сверху свалились адъютант, солдат с радиостанцией и два офицера штаба»{374}. Здесь, в воронке, и обосновались. Командиры дивизий доложили, что введенные в бой полки второго эшелона перевалили гребень и уже отражают контратаки противника. Даже артиллерия дивизии успела сменить огневые позиции.
В сгущавшихся сумерках Кошевому удалось увидеть, что «западный скат Сапун-Горы шел в сторону Севастополя ровно и отлого, совсем не так, как крутой и обрывистый восточный склон. В 3–4 км впереди он упирался в гряду новых высот, протянувшихся сплошной цепью от селения Дергачи, прилепившегося к шоссе и совершенно разрушенного, к Английскому кладбищу. Оттуда враг хорошо видел расположение наших войск и мог поражать артиллерийским огнем»{375}. Наступающая ночь могла сыграть в его пользу, поскольку позволяла прийти в себя, организовать систему огня, а с рассветом предпринять сильные контратаки. Поэтому командирам дивизий был отдан приказ: «Будьте бдительны, подготовьтесь к отражению контратак»{376}.
С начальником штаба армии (Я. Г. Крейзер в это время находился на КП фронта) командир 63-го корпуса согласовал вывод 77-й дивизии Родионова во второй эшелон и ее смену 257-й стрелковой дивизией 10-го стрелкового корпуса. Входившая в состав того же корпуса 216-я дивизия также заняла исходный рубеж для наступления, пройдя через боевые порядки 417-й дивизии в первый эшелон.
Командирам дивизий Кошевой уточнил задачу на наступавший день — 8 мая. 267-й дивизии предстояло «прорвать рубеж обороны противника в районе Дергачей, где враг создал сильный опорный пункт… затем дивизии предстояло овладеть рядом кварталов Севастополя и выйти на берег Южной бухты… Задача 417-й стрелковой дивизии Ф. М. Бобракова, занимавшей центральное положение в боевом порядке корпуса, состояла в том, чтобы разгромить немецкий опорный пункт на северном скате высот с Английским кладбищем. В последующем — овладеть районом Севастополя, примыкающим к железнодорожному вокзалу. Командир 77-й дивизии, пока выведенной во второй эшелон, был ориентирован на то, что ему придется наступать во взаимодействии с 417-й дивизией с целью разгромить противника в опорном пункте на высотах с Английским кладбищем… Захватив высоты, 77-я дивизия приобрела бы командное положение на последующем пути к Севастополю.