Герои Курской битвы

Вообще Катукову, как полководцу, была присуща осторожность. Всё-таки он был прирождённым охотником. Следопытом. Мастером засад, ловушек. Его звери всегда попадали в ловчьи ямы, где взять их можно было гораздо легче, чем в открытой схватке, где зверь может оказаться сильнее. Он, Катуков, как охотник, предполагал и такой вариант, когда зверь сильнее. Вот и Бурда, кажется, чему-то научился у него, прочно осел в засадах, бьёт с коротких дистанций и наверняка.

К 6 июля (по существу, в распоряжении Катукова для манёвра из районов первоначального сосредоточения в новые районы была всего одна ночь) танковые корпуса, преодолев от 20 до 40 километров, заняли оборону в затылок дивизиям 6-й гвардейской армии, прикрыв шоссе Симферополь — Москва в районе Яковлева. Катуков произвёл этот достаточно широкий бросок собранно и скрытно, так что немецкая разведка ничего не заподозрила. Утром авиаразведка 4-й танковой армии поднялась в небо, как обычно, прочесала линию фронта и тылы обороняющейся стороны, подтвердила некоторые изменения в конфигурации полосы обороны советских войск, отметила восстановленные участки траншей и опорных пунктов, но ничего, что могло бы говорить о переброске в первую линию крупных бронетанковых сил противника, не зафиксировала. Недавно рассекреченные трофейные документы свидетельствуют о том же: для немцев наличие в районе Яковлева и окрестностей танков целой танковой армии было неприятной неожиданностью, которая спутала их планы на 6 июля и, можно сказать, в той или иной степени отрицательно повлияла на весь график наступления на Обоянско-Прохоровском направлении.

В Зоринских Дворах Катукова уже ждали офицеры штаба и связи. Доложили: соединения 1-й танковой армии к 24.00 5 июля оседлали автостраду Симферополь — Москва в районе села Яковлево. Это было наиболее танкоопасное направление. На утро 6 июля готовился контрудар. Катуков вспоминал: «Вскоре на КП появился командующий 6-й гвардейской армией генерал Иван Михайлович Чистяков. Я никогда не видел его таким мрачным.

— Чёрт знает что! — говорил он. — По сто — двести танков прут и прут! „Тигры“… „Пантеры“… Не успеешь заделать брешь в одном участке — лезут на другом. Нет, такого я ещё не видел! А какие у нас солдаты! Какие солдаты! Гвардейцы! Настоящие гвардейцы! И то не выдержали! Отступили. — Он вытер платком почерневшее усталое лицо. — Но окружить нас этим гадам не удалось! Чего захотели! Поймать в мешок моих гвардейцев!

Я пытался, как мог, успокоить командарма. Да и положение его вовсе не было трагическим. Действительно, дивизии первого эшелона под натиском более сильного противника отошли. Но какому военному человеку непонятно, что как ни велика храбрость, организованность войск, как ни искусно командование, но что можно поделать, если противник во много раз превосходит тебя в силах! Примерно эти соображения я и высказал Ивану Михайловичу. Я понимал, что это слабое утешение для командарма, который привык, и не без основания, гордиться замечательными боевыми традициями своей армии[74].

Как ни странно, но даже командарму порой трудно правильно оценить действия своих войск. Ведь эти действия — только малая толика в общей картине битвы, которая развёртывается, скажем, в масштабах фронта, а иногда даже нескольких фронтов. Тут истинную роль армии, степень выполнения ею поставленной задачи может правильно оценить только высшее командование. Я был рад услышать впоследствии, что командование Воронежского фронта считало, что 6-я гвардейская выполнила поставленную перед ней задачу. Она хотя и отошла, но отошла организованно на заранее подготовленный рубеж, нанеся гитлеровцам огромные потери[75].

Только мы расстались с Чистяковым, как мне доложили, что на КП прибыл Александр Фёдорович Бурда. Мы в это время с Шалиным и Никитиным готовили боевой приказ на следующий день. Бурда переступил порог избы, едва держась на ногах. Небритое лицо его было чёрным от копоти и усталости. Гимнастёрка в пятнах пота. Сапоги в пыли. Таким мы его ещё не видели. Он было поднёс руку к шлему. Но я шагнул ему навстречу, обнял и усадил на скамейку.

— Ну, рассказывай по порядку.

Он облизнул пересохшие губы, попросил разрешения закурить. Глубоко затянувшись, начал:

— Товарищ командующий, потери…

— Без потерь на войне…

— Нет, таких не было…

Странно было слышать всё это от такого командира, как Бурда.

— Ну а каковы потери? — тут же вмешался Шалин. — Желательно знать цифры.

— О цифрах потом, — махнул я рукой. — Рассказывай, Александр Фёдорович.

И Бурда стал рассказывать. На их участке противник атаковал непрерывно. По пятьдесят — сто танков. Впереди „Тигры“, „Пантеры“.

— А с ними трудно, товарищ командующий. Бьёшь по ним, а снаряды рикошетом отлетают.

— Ну и каковы результаты боя?

— Потери… Ужасные потери, товарищ командующий… Процентов шестьдесят бригады.

Можно было понять состояние Бурды. Незадолго до начала боёв он принял бригаду. Это был его первый бой в должности комбрига. И вдруг такой непривычный исход: ведь обычно он умел воевать малой кровью, как говорили тогда. Брал противника хитростью…