Герой на подработке. Ищи ветра в поле

Лучшая убийца Стаи всхлипнула, поглядела на Данрада, курящего трубку так спокойно, как если бы ничего не происходило, и утёрла нос тыльной стороной ладони, прежде чем сказать:

— У каждого из нас есть прошлое. Моё берёт начало с того дня, когда мою мать продали, как козу на базаре. Разница лишь в том, что торг шёл в будуаре одной знатной дамы и торговали человеческими судьбами. Мама была отличной вышивальщицей, тихой и безропотной женщиной. Она ни слова не вымолвила против и оставила меня, хотя мне было всего-то около четырёх лет. Она уехала с новыми хозяевами. Поцеловала меня на прощание и посоветовала во всём слушаться господ.

— Ваш заказ, сударыня, — робко перебил исповедь разносчик, ставя на стол кувшин с вином. Я хотел было незаметно отодвинуть посудину подальше, но Марви опередила. Взяла сосуд за дужку ручки, вылила содержимое в мою кружку, предварительно выплеснув оттуда остатки пива на пол, да начала пить, как пьют воду.

— И что? — меж тем хмыкнул Окорок. — Я вот своей мамки вообще никогда не видывал. И отца ввек бы не знать, так бока намял!

— Заткнись, — пихнул его Шептун.

— А дело в том, что я на её месте поступила бы также, — горько созналась Марви, отвлекаясь от вина. — Сейчас понимаю, что она мне блага хотела. Я ведь была господской игрушкой. Была одного возраста с их дочуркой Розалин, вот меня и рядили в красивые платья, чтобы юной миледи было с кем дружить на отдалённой фазенде. Мы с ней жили в одной комнате, как сёстры. Мне прислуживала челядь, я ела серебряными приборами и училась всему, чему учатся благородные девицы. Господа радовались моему кроткому характеру и оттого позволяли многое, как и любой домашней зверушке. С таким воспитанием меня должно было ждать хорошее будущее. Вот только ни одному ребёнку про будущее не объяснишь. Любому ребёнку просто мамы не хватает!

Она снова сделала долгий глоток. И ещё один. И ещё. Я видел, как судорожно ходит горло Марви и понимал, что вместе с вином женщина глотала душащие её слёзы. Заинтересованный Данрад выпустил плотное кольцо дыма. Данко, понуро опустив голову, как будто это он сам лично был виноват в детской трагедии нашей убийцы, отодвинулся от главаря.

— И до скольки тебя так обихаживали? — вдруг спросил Браст.

— В четырнадцать всё переменилось. Мы были очень дружны с Розалин, но тогда на лето приехали её дальние родственники с тремя сыновьями. Мы не видели их три или четыре года и очень обрадовались приезду. Мы помнили, как веселились детьми и ждали продолжения игр. Вот только за это время их старшему сыну стукнуло шестнадцать, и он вышел из возраста безобидных забав. От прежнего милого мальчика не осталось и следа. Он сразу дал понять, где моё место. Что я вне его круга. И такой скромной девочке, как я, было невозможно дать ему отпор… Розалин вот сначала разозлилась, вступилась, но вскоре и сама начала подтрунивать. Насмешки становились всё грубее. Они требовали унизительные вещи и на мой робкий отказ последовал первый строгий выговор от моих господ. Он же дал начало вседозволенности. Наконец, тот парень просто-напросто подловил меня в саду, когда я пряталась там от всех, и снасильничал. На жалобу и слёзы мне запретили позорить гостя и на другой день отправили работать горничной в городской дом. Там я родила мальчика, которого от меня сразу же забрали, — Марви перестала глядеть в кружку и пристально посмотрела на Браста. — Ты можешь обхохотаться Матёрый. Но если бы не такой же сильный непрекращающийся дождь, как и сейчас, то привередливая шрай-ханская вишня не погибла бы. Её не пришлось бы выкапывать. И я не увидела бы разлагающийся труп своего ребёнка. Я бы повторила путь своей матери. Вела бы себя тихо и пристойно. Кротко. Глядя на меня, ты бы морщился и говорил, что с этой девахой связываться не стоит. Она точно не даст.

— Не думаю, что ты тогда была тихоней.

— Была, Матёрый. Была… Но я подожгла дом своих господ так, что от него только пепел остался. А затем ушла, оставив в этом пепле и своё прошлое. Сейчас той меня нет.

Никто не понял как, но вдруг возле руки Браста в дерево стола воткнулся узкий короткий нож. Кому он принадлежал, понятно было всем. А потому мы уставились на Марви, с трудом поднимающуюся из-за стола. Женщина основательно перепила, но стало это понятно только сейчас. Говорила она на удивление ровным голосом.

— Так что, прежде чем говорить с такой тварью как я, запросто покромсающей любого громилу в любой подворотне, подбирай-ка слова повежливее. Хорошо?

Она ласково потрепала его по голове.

— И как такой душечке откажешь?

— Никак, Матёрый. Никак, — весело хихикнула женщина, фривольно садясь к нему на колени.

Низенькая Марви не была красавицей. У неё было пухлое лицо и грудь девочки-подростка. Она завершила годы юности, вошла в зрелость. Её кривой, видимо некогда сломанный, нос портил внешность. Русые волосы чуть ниже плеч висели сальными патлами. Однако лёгкость поведения и своеобразный шарм не позволяли замечать таких недостатков. И поневоле я ею залюбовался.