Герой туманной долины

Он собрался с духом, но тут же передумал, протяжно застонав, не пряча эмоции, стараясь показать, как тяжело дается ему каждое слово, как больно щемит в груди от одной только мысли, что придется признаться в том, что усиленно прятал за простым объяснением: «Все прозаики немного того».

— Я сажусь за дальний столик в кафе, — начал он, чувствуя, как зудит кожа. Шеннону вдруг захотелось содрать ее с себя и уничтожить вместе с ней глаз-татуировку. — Я предпочту пройти весь город пешком, вместо того чтобы сесть в заполненный людьми трамвай, вряд ли наберусь сил сходить в театр или в кино, никогда не осмелюсь пожать руку незнакомцу и буквально потеряю сознание, если несколько человек одновременно похлопают меня по плечу.

Шеннон остановился и перевел дух. Губы поджались, брови сошлись на переносице в полной муки гримасе.

— Я не боюсь людей. Я боюсь их грез, о которых узнаю, прикоснувшись к ним.

Сердце громко ухнуло, фонарь в руках заблудившегося в тумане странника, который уже шел к границе долины, моргнул и погас.

— Ты задумывалась, куда людей могут привести их мечты, Делла?

Она не ответила, только шумно выдохнула в телефон.

— Шестнадцать лет, прикасаясь к человеку, я вижу ужас, которым обернется его мечта. Поэтому я не обнял тебя два дня назад, поэтому не решался взять тебя за руку, поэтому… Я не переживу, — застонал он, обрывая себя на полуслове. — Я просто не переживу, понимаешь? Не вынесу.

Ее молчание затянулось.

Шеннон знал, что она пошлет его к черту, бросит трубку или вовсе рассмеется. Знал, но молился, чтобы она не сделала этого.

Его молитвы услышали. Вновь кто-то сверху словно кивнул ему, сжалившись, решив, что с этого парня достаточно страданий, что новой порции он не выдержит.

— О чем я мечтаю, мистер Паркс?

— Я не знаю. Я не увидел. Ни тогда, в клинике Лейлы, ни вчера.

— Такое было раньше?

— Никогда, — покачал головой Шеннон, забирая холод дверцы шкафчика, передавая его горящей голове.

Поднималась температура, пальцы ломило сильнее, першение в горле усилилось, и плед на плечах не спасал от озноба. А руку трясло все так же, и парень прижимал ее к груди, словно сломанное крыло.

— Почему не сказал сразу? — тихо спросила девушка, выждав еще немного.

— Потому что это глупость, Делла. Потому что ты сочла бы меня…

— Психованным? — подсказала она, хмыкнув.

— Как минимум.

— Все прозаики немного того.

Шеннон представил ее сидящей на кровати по-турецки, поглаживающей загривок Виски, такой же уставшей и заплаканной, как и он сам, пожимающей плечами и пытающейся понять, как относится к услышанному.

— Кто еще знает?

— Камерон. Катарин знала, но не верила.

— Камерон верит?

— Не знаю, но лишний раз пытается ко мне не прикасаться — видит, как я после этого рассыпаюсь.

— Он хороший друг, — тепло проговорила девушка.

— Отличный, — подтвердил Шеннон, стирая бегущие по щекам скупые слезы. — Я его не заслужил. И тебя не заслужил тоже. Ты светишься иначе, — вдруг начал говорить он, пальцами почти ощущая тепло ее прикосновений. — Аура твоей мечты не такая, как у остальных — более яркая, плотная, такая насыщенная и густая, словно у тебя за спиной разлилось солнце. Она не гаснет и не плывет, как у остальных, только мерцает и переливается, когда ты особенно счастлива, когда ты смеешься, когда ты…

Он вздрогнул и замолчал. Сказал то, что говорить не собирался, вывернул себя наизнанку и не заметил влюбленной улыбки, которая сама собой скользнула на уста, пытаясь противостоять слезам.

— Но ты не знаешь, что прячется за ней, да? — спросила Делла.

— Не знаю. И не уверен, что хочу знать.

Он собрался с силами.

— Все вокруг как краски на холсте — улица пестрит чужими мечтами, они бьют в глаза разноцветными пятнами, заставляют прятать взор и ниже склонять голову. Они казались бы красивыми, если бы я не знал, что скрывается за этой палитрой. Там, кроме боли, ничего нет, кроме пустоты и темноты, ничего не рассмотришь. Наши мечты — это долгое падение вниз с пьедестала, на который взбирался с таким трудом и упорством.

— Считаешь, тот счастливец, чье сердце не обременено мечтой? — послышался спокойный голос Деллы у самого уха.

— Не знаю, как ответить на этот вопрос, Делла. Я так и не нашел ответ на него за долгие шестнадцать лет. Может, и искать не следовало — не знаю.

Он развернулся и уткнулся в шкафчик затылком, запрокинул голову и прикрыл глаза, сложив на груди руки, пальцами перебирая уголок накинутого на плечи пледа, который больше не согревал.

— Не знаю, что лучше: видеть, как человеческая мечта оборачивается трагедией, или шарахаться от людей, которые этой мечты лишены вовсе. Лишенные… Они как копоть, как густой смог, как… — Шеннон вздрогнул и распахнул глаза, — как туман.

— Ты молчал об этом столько лет? — прошептала Делла. Ее печальный голос, нежный и чуткий, заставлял его трястись сильнее.

Она поверила? Вот так просто, не ища подвоха, не обвиняя во лжи, не насмехаясь и не отворачиваясь?

— Молчал, — ответил он. — Потому что коротать вечера в психбольнице не очень хотелось.

— Но твое молчание убивает тебя…