Герой туманной долины

Мне бы писать лишь о ней — той, которая перед сном продолжает бормотать «ты лучший», втягивая теплый воздух, и засыпает за мгновение, уткнувшись в подушку и тихо сопя.

Я понимаю теперь, что не зря однажды увидел в ней ключ: не ошибся, чутье не подвело, и я собой даже горд. Сразу вдруг показалось, что никакой я не безумец — просто скиталец по свету и чужим мечтам в поисках той самой, которая с моей мечтой сможет породниться без препятствий.

Сейчас я отчетливее вижу нас обоих в том самом доме на берегу озера, с тем самым потрепанным псом и длинными удочками в руках. Рассматриваю, и краски становятся ярче, поэтому я, возможно, их даже опишу, когда буду готов, но сказать напрямую ей не решусь — буду как мальчишка стесняться.

Я и в действительности себя мальчишкой чувствую: таким, который свои эмоции не контролирует и от счастья захлебывается. Даже страшно иногда становится, что вправду захлебнусь.

Так бывает, когда поднимаешься к облакам слишком высоко, а после приходится резко спускаться, ударяясь о землю. А я падать не хочу — уже достаточно падал и достаточно шишек набил. Пока она дремлет, я пишу. Заливаю в себя гранатовый чай или горький турецкий кофе, который без стакана воды пить — настоящее преступление, и продолжаю водить ручкой по бумаге, надеясь, что чувства сами заговорят нужными, правильными словами, продолжая писать историю, которая пусть сейчас покой и не дарит, не сильно нравится, но что-то внутри все равно колышет.

Эта история для нее.

Эта история принадлежит Делле Хармон так же, как принадлежат наши редкие неуверенные прикосновения, от которых я больше не бегу, хоть и не перестал бояться.

Эта история принадлежит тебе, Герда. Ты растопила ледяное сердце Кая.

Глава 13

— Ты ведь уже здесь, да? — Звонкий голос в трубке приятно резал барабанные перепонки и даже руки слегка подрагивали от ожидания скорой встречи с девушкой, которая была воплощением нескончаемого потока энергии. Она и сейчас тараторила, тяжело пыхтя в трубку, вероятно, выбегая из гримерки. — Скажи, что здесь. Мне не терпится тебя увидеть!

Шеннон расплылся в улыбке и смущенно опустил голову. Он игнорировал проходящих мимо людей, выходящих из распахнутых дверей зрительного зала театра, и смотрел только себе под ноги, вспоминая дни, которые мог назвать самыми чудесными за последние шестнадцать лет.

Они с Деллой не виделись почти неделю, и это время стало для него пыткой, тянулось безнадежно долго и отнимало силы похлеще насыщенных рабочих будней. Уикенд в Стамбуле, продлившийся чуть дольше планируемого, пришлось отрабатывать и ему, и той, которую рискнул позвать с собой.

Он вспоминал ее восторженный взгляд и руки, тянущиеся к гуляющему над Босфором ветру, горечь нескольких рюмок турецкой водки и зазывающие улыбки торговцев, с каждым из которых девушка стремилась завести беседу, прогрызаясь через языковой барьер, потраченные на снимки часы в Балате — районе нескончаемых спусков, подъемов и разноцветных домов. А еще искусственные водопады в парках и полный энтузиазма, совсем детский визг, когда Делла впервые бросилась в прохладные воды пролива прямо в одежде, а после долго прыгала на берегу, стряхивая мокрый песок с покрытых мурашками щиколоток.

Они пили чай на старом балкончике квартиры, которую Шеннон снял, завернувшись в халаты, рассматривая гуляющих внизу людей и провожая день в последний путь — ночь наступала быстро, и они часто этого не замечали, утопая в разговорах.

В разговорах вообще обо всем, после которых на душе становилось тепло и спокойно, после которых он вновь садился писать.

— Мистер Паркс? — Делла засмеялась в трубку. Наверное, догадалась, что он в очередной раз окунулся в воспоминания.

— Тут, тут. В углу у гардероба.

— Бегу! — бросила она на лету и положила трубку.

Короткий отпуск и вправду вышел чудным. Не считая того, что Шеннон так и не написал ничего достойного, кроме смазанного вступления в свою историю, от которого Делла все равно пришла в восторг, и двух страниц исповеди влюбленного странника, которые показать ей он не осмелился.

Решил, что покажет потом, когда допишет, когда сделает текст живым и стоящим.

А сама героиня письма подыгрывала ему: улыбалась чаще, пыталась приободрить, поднималась вместе с ним на крышу дома, в котором они жили, чтобы проводить солнце к горизонту и посмотреть на мерно качающиеся на воде лодки. И он ценил это. Ценил и просил сердце не болеть так сильно каждый раз, когда Делла Хармон, желая положить голову Шеннону на плечо или сжать его дрожащую руку в своей, останавливалась в последний момент.

Кажется, она тоже боялась, тоже не хотела свою мечту открывать и в очередной раз решала перестраховаться.

Девушка, чей путь подсвечивался желтыми сполохами, вынырнула из зала вместе с выходящей после спектакля толпой — шумной и шелестящей вечерними платьями, поправляющей галстуки-бабочки и увлеченно машущей руками. Она тут же бросилась к Шеннону, распахнув объятия, но в последний момент спохватилась, увидев его поникшие плечи, и, тихо ругнувшись, отмахнулась.