Герой туманной долины

— Мне подумалось, пускай вся горечь твоей утраты и весь страх собрались прямиком в твоем сердце, мистер Паркс. Подумалось, что стоит их оставить там в покое, быть может. Пусть живут — не дави их и не мучай, им тоже нужно место, в котором смогут переболеть и уйти, когда будешь готов их отпустить. Думаю, если однажды действительно захочешь, если смиришься со страхом, то снова сядешь писать уже без обид на не понявших «Биографию» читателей и без тоски по старому успеху и чужим ожиданиям. А еще без попыток дотянуться до того Шеннона-До, который решил тебя оставить, потому что у него, вероятно, на то были причины. Хочешь узнать мое мнение? Даже если нет, послушать придется, потому что в ночи не намерена дожидаться твоего ответа: слишком спать хочется. — Девушка усмехнулась и вздохнула. — Раз этот Шеннон-До ушел, значит, выполнил свою работу, значит, Шеннону-После больше не нужен. Ты не суди его, поблагодари и отпусти — он сделал все, что от него зависело, он себя изжил и открыл дверь новым возможностям. Помнишь наш разговор на твоей кухне? — Голос Деллы заметно потеплел. — Если закрылась дверь, не ломись в нее, постарайся найти и открыть новую. Ты себя не ценишь, мистер Паркс. Опускаешь самого себя фразами в стиле «Да кто я такой, чтобы быть настоящим писателем?», не видишь в себе прозаика, хотя являешься им на все сто и поэтому себя найти не можешь, поэтому блуждаешь. И блуждаешь не только в творческом кризисе или как там его, — Делла усмехнулась, — но и в попытках понять, для чего тебе твое проклятье видеть чужие мечты. Я в этом уверена, потому что узнать тебя хорошо успела и сама — в театре, в кафе, в летящем в клинику такси, в Стамбуле, потому что ты был со мной честен, наверное, больше, чем с собой. Может, я ошибаюсь, — Делла хмыкнула, — может и нет — тут только тебе решать, но в своих словах я уверена: начни себя ценить, поверь, что ты сильнее, чем самому себе кажешься, и доверься жизни — тогда все станет на свои места. А еще ложись спать. Я тебя прощаю. Не знаю за что, — она грустно усмехнулась, — но прощаю. Меня это даже раздражает — вообще не могу на тебя долго злиться, мистер Паркс.

Единственная слеза скользнула по щеке Шеннона перед тем, как замереть на внутренней стороне оправы квадратных очков.

Он вспомнил себя сидящим за столом — нет, не за рабочим, за кухонным, почти таким же, как в его собственном доме, — и искоса поглядывающим на уткнувшуюся в подушку в соседней комнате Деллу и светлые разметавшиеся по узкой кровати волосы. Вспомнил ее затуманенный взор после резкого пробуждения, когда самолет коснулся земли, и то, как довольно она жмурилась, подставляя лицо теплому стамбульскому ветру. Вспомнил, как, зевая, она желала ему доброй ночи и притворяла за собой дверь, прячась под одеяло в спальне, которая была ровно напротив его собственной.

Она не уговаривала его писать «свою историю». Он решился сам, глядя на светящуюся в ее глазах веру, и сел за текст ранним утром, не говоря ей ни слова.

В мгновения, когда она смотрела на него с детской надеждой, ему казалось, что он может свернуть горы. Так неужели не сможет преодолеть простейшее препятствие и перестать относиться к себе как к мусорной корзине из-за парочки провалов?

«Выпьем утром кофе?» — написала Делла через четверть часа.

Он согласился.

Глава 16

Ее не было рядом, но голос в голове Шеннона звучал отчетливо. Так же отчетливо, как мелькали под полуприкрытыми веками картинки-воспоминания состоявшегося однажды разговора. Балкончик небольшой квартиры в Стамбуле, и они, укутавшиеся в халаты после ночного купания в Босфоре, попивающие гранатовый чай.

— Ты не думал, что можешь использовать дар, — Делла тогда сделала акцент на последнем слове, — во благо? Говорить людям, которых касаешься и последствия мечты которых видишь, что им не стоит куда-то ходить или чем-то определенным заниматься?

Шеннон тогда ушел от ответа, покачав головой и пробормотав что-то вроде «пробовал пару раз, не вышло».

Он не стал рассказывать о Катарин и чувстве вины, которое драло внутренности когтями, — не хотел, чтобы Делла разочаровалась в нем и его бессилии.

— А ты мне правда веришь? — спросил Шеннон с надеждой, стараясь в глаза подруге не смотреть.

— Верю, — отозвалась та. — Мне кажется, это здорово — видеть чужие мечты. Понимаешь, насколько люди разные и прекрасные.

Спорить с ней Шеннон не решился, сильнее запахнул халат и про себя добавил «разные и прекрасные, пока не увидишь, как они погибают от того, к чему полжизни стремились».

Он вздрогнул от донесшегося словно из-под толщи воды голоса Кайла, несколько раз моргнул, прогоняя воспоминание.

Виски лежал рядом, прижавшись горячим боком к ноге Шеннона, поглядывал на Шона, ползающего под столом в поисках упавших крошек еды, и ревностно дергался, когда овчарка-подросток просился на руки юноши.

— Они быстро подружились, — проговорил Кайл, ловя Шона за загривок и подтягивая к себе, опуская на колени. — Делла скоро вернется?