Герои, творцы и хранители японской старины

Клялся род Отомо так:

"Если морем мы уйдем,

Пусть поглотит море нас,

Если мы горой уйдем,

Пусть трава покроет нас.

О великий государь,

Мы умрем у ног твоих,

Не оглянемся назад".

И в стране те имена

Рыцарей былых времен

С древних пор

До сей поры

Славу светлую хранят,

О которой говорят

И другим передают

Без конца

Из века в век.

No 4094, пер. А. Е. Глускиной

Далее Якамоти утверждает, что и нынешнее поколение Отомо так же преданно несет службу у государя.

Отец Якамоти, с которым уже знаком читатель, возглавлял обширный и мощный клан. Так что влиятельность Якамоти не шла ни в какое сравнение с положением Хитомаро и Окура. Когда Табито назначили в 728 г. главой Дадзайфу, его первенцу исполнилось десять лет. Через два года отец с сыном вернулись в Нара. Ребенку, видимо, запомнились поэты, окружавшие отца. И в память о них он написал "Шесть новых песен о цветах сливы, подражающих песням о цветах сливы, сложенным в свое время в Дадзайфу". Было среди них и такое:

Зима прошла, и вслед за нею

Пора весенняя на смену ей идет.

Но, сливы нежные,

Здесь нету больше друга,

И оттого никто вас не сорвет.

No 3901, пер. А. Е. Глускиной

В отсутствие Табито род Фудзивара успел еще более упрочить свое влияние в столице, чем, разумеется, глава старинного рода Отомо никак не мог быть доволен. Оставшись без отца (он умер в 731 г.), Якамоти поступил в школу чиновников. Неизвестно, как сложилась бы его судьба при засилье Фудзивара, но страшная эпидемия чумы 737-738 гг. унесла жизни четырех представителей этого рода, которые могли в те времена претендовать на власть. Фудзивара оказались временно оттеснены, и место всесильного левого министра Фудзивара Мутимаро (680-737) занял Татибана Мороэ (684-757), а Якамоти стал одним из придворных государя Сёму.

Круг придворных был узок, и Якамоти подружился со старшим сыном Мороэ - Нарамаро (721-757), вместе с которым они воспевали на пирах пурпурные листья клена. А со старшим Татибана по повелению государя Якамоти отдал поэтическую дань снегу. Якамоти сложил:

О, сколько ни смотрю на белый снег,

Летящий с неба так, что все сверкает

Снаружи и внутри великого дворца,

О, сколько ни гляжу и ни любуюсь

Я мог бы любоваться без конца...

No 3926, пер. А. Е. Глускиной

Разнонаправленность мыслей сановника и чиновника средней руки сразу же бросается в глаза:

Когда бы до седин таких же белых,

Как этот белый снег,

Я мог служить

У государыни моей великой,

Какой я был бы гордый человек!

Л5 5922, пер. А. Е. Глускиной

Ограниченность тем раннеяпонской поэзии поражает. В 704 г. Фудзивара Хироцугу поднял мятеж, в связи с чем царь Сёму предпринял путешествие в провинцию Исэ в сопровождении свиты, в которую входил и Якамоти. Стихотворение Якамоти, сочиненное в то время, ни словом не касается мятежа:

Вот хижина

Среди полей Кавагути.

О, эти ночи,

Когда тоскую

По любимой.

No 1029

Стихи, однако, вовсе не свидетельствуют о безразличии Якамоти к судьбе государя, как это иногда полагают. Просто считалось, что политические перипетии - не дело японской поэзии.

Тот, кто впервые прочел "Манъёсю", возможно, с некоторым раздражением отметит огромное количество топонимов, встречающихся в тексте. "В таких коротких стихах вряд ли есть смысл уделять столько места перечислению географических названии",- подумает раздосадованный читатель. Однако всему находится объяснение. Дело в том, что в "Манъёсю" переживания поэта, равно как и межличностные отношения, очень часто реализуются через "переживание пространства". Выше мы пытались выделить в творчестве Хитомаро и Окура специфические черты их поэзии. Если же говорить о главной теме "Манъёсю" вообще - это, безусловно, разлука: с родными местами, с друзьями, возлюбленными, родственниками. Именно физическое перемещение в пространстве ведет к изменению душевного статуса поэта и служит источником лирического драматизма. Радостное упоение жизнью и любовью в меньшей степени свойственно японской поэзии этого времени.

Как отметил Б. Снелл, касаясь древнегреческой поэзии, "в выражении личных чувств и требований ранние лирики пытаются воспроизвести те эпизоды, в которых индивидуальность неожиданно вырывается из широкого потока жизни, когда она ощущает себя отделенной от вечнозеленого дерева всеобщего роста... Только эмоциональный разлад, вызванный несчастной любовью, является по-настоящему личным" [Снелл, 1953, с. 65]. Это положение хорошо применимо и к японской поэзии. Однако ситуация "несчастной любви" в прочтении японских поэтов чаще трактуется как физическое отделение от любимой в результате путешествия, нередко вынужденного - по делам службы или по повелению государя. Именно временное одиночество и изоляция от привычного мира служат одним из основных условий для проявления лирического чувства. Душевное одиночество обнажается лишь при пространственном перемещении. И если еще для Хитомаро путешествие, помимо горечи разлуки, было естественным поводом для любования природой и знакомства с новыми местами, то для поколения Якамоти оно - прежде всего разлука.